Татьяна Дашкова - Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия (на материале советских женских журналов и журналов мод 1920–1930-х годов)

Первая тенденция (разумеется, речь идет об исследовательском конструкте) может быть рассмотрена как следствие модернизаторского понимания моды. Для такого рода текстов характерно представление о моде как особом культурном институте, имеющем свои особенности организации и функционирования. При этом подходе актуальны такие ценностные характеристики моды, как современность, универсальность, неутилитарность, демонстративность и игровой принцип [Гофман 2000:16,20–33]. В рассматриваемый нами период существовал круг людей, унаследовавших от дореволюционного времени понимание культурного института моды и разделявших задаваемые им ценностные характеристики. Это могли быть как «бывшие» дворяне и горожане различных сословий, так и «нувориши» периода нэпа — вплоть до криминальных элементов [Лебина 1999: 204–228 (гл. III, п. 2: «Одежда»)].

Такое «модернизаторское» понимание моды можно реконструировать прежде всего по журналам мод («Моды сезона», «Модный журнал», «Домашняя портниха», «Журнал для женщин», «Моды», «Новости моды», «Последние моды»). Как правило, модные журналы были изданиями большого формата с цветными вклейками, печатавшие рисованные изображения моделей одежды, выкройки и подписи к ним. Идеологическая составляющая практически полностью отсутствовала: это были «обыкновенные» журналы мод, аналогичные более поздним советским изданиям 1960–1970-х годов. Они культивировали определенный тип женской телесности, который я в другой своей работе назвала артистическим типом [Дашкова 1999:131–155]. Это особый способ репрезентации женщины, позаимствованный модой, прежде всего, из немого кино [6] Примером могут служить героини из к/ф В. Пабста «Ящик Пандоры» и Я. Протазанова «Аэлита». Проблема влияния немого кино на моду 1920-х годов интересно решается в книге Ал. Васильева «Красота в изгнании» и в созданном им цикле телепередач «Дуновение века» (телеканал «Культура», 2002; повтор — 2003). . Для него характерно изображение худенькой, изломанной барышни [7] Опыт работы с журналами показывает, что «мода» репрезентируется в них почти исключительно как «женская мода»: дети (и девочки и мальчики) изображаются по «женскому образцу», только ниже ростом. Мужская мода носит и вовсе периферийный характер — одна страничка на два-три номера «вневременных» и безликих «английских» костюмов. с «плоской грудью, гладкой короткой стрижкой и томным взглядом актрисы-„вамп“, одетой в укороченные одежды прямоугольного силуэта».

Аналогичная, «модернизаторская», тенденция латентно присутствует и в культурно-просветительском «Женском журнале», и в «нехарактерном» журнале мод «Искусство одеваться»: оба издания пытались лавировать между желанием участвовать в процессе функционирования моды — и необходимостью встраиваться в политическую конъюнктуру, т. е. в них делались попытки политически опосредовать разговор о моде. По ним особенно заметно, как игровой, неутилитарный характер моды, постоянная жажда демонстративности и инноваций шли вразрез со складывающейся в СССР идеологией. По текстам этих журналов можно наблюдать, как на дискурсивном уровне происходили идеологические «нестыковки». Так, например, несмотря на активную пропаганду всего советского (от образа жизни до тканей с серпами и молотами), отечественные журналы 1920-х годов достаточно открыто ориентировались на западные образцы, которые постулировались как общезначимые. О ценности западных образцов моды может свидетельствовать следующий пассаж из журнального обсуждении вопроса о том, «своевременно ли рабочему и работнице подумать об искусстве одеваться?». Сургучева, работница кондитерской фабрики, рассказывая о собственноручно сшитой «фуфайке», замечает: «Всем девушкам очень понравилось ( даже думали, что заграничная )…» [Искусство одеваться 1928 № 1: 6].

Вторую тенденцию можно обозначить как традиционную или крестьянскую , т. е. описывающую такие социальные группы, как крестьяне и рабочие в первом поколении (недавние крестьяне). Для этой тенденции характерно непонимание моды как института и, следовательно, невосприятие (неприятие) ее основных ценностных характеристик. В ситуации активного оттока населения из сельской местности в города происходила ассимиляция и «окультуривание» бывших крестьян: они не только усваивали нормы новой для них городской жизни, но и привносили в нее свои, традиционные, ценностные ориентиры. В рамках этой крестьянской парадигмы, с ее опорой на традицию, а значит, на устойчивость и постоянство, были неприемлемы, точнее, непонятны такие характерные для данного института идеи, как инновация, неутилитарность, демонстративность. Судя по всему, слово «мода» (которое, безусловно, было на слуху) не ассоциировалось у этих групп населения с вышеперечисленными свойствами. Скорее всего, с «модой» связывалось представление о «приличной», т. е. чистой, долговечной, практичной и удобной одежде (иногда к этому комплексу добавлялась еще и дешевизна, но как ценность эта характеристика рассматривалась не всеми). На дискурсивном уровне можно заметить характерное смешение и/или подмену понятий: при говорении о «моде» большинство журнальных авторов и респондентов приписывают новому понятию, обладающему для них облигаторной ценностью, чуждый ему смысл. Такое смешение значений можно наблюдать в ответах на вопросы журнала об отношение к моде Л. И. Союзовой, работницы текстильной фабрики: «Стараешься выбрать юбку, блузку — помоднее. Главное — чтоб прочно» [Искусство одеваться 1928 № 1: 6]. Другие респонденты придерживаются аналогичного понимания, точнее, непонимания свойств модной одежды: «Хочу быть скромно, изящно и удобно одетой», «Мне, работнице… не претит изящно и скромно одеться», «…будут одеваться скромно, удобно и чисто…» [Там же].

На эту «крестьянскую» точку зрения накладывается еще и революционный пафос бессеребренничества (возможно, также имеющий крестьянские корни), в рамках которого хорошая и чистая одежда маркировалась как один из признаков классового врага [8] О связи чистоты одежды и классовой дифференциации см.: [Жирицкая 2003: 167–269]. . Об актуальности и долговечности этих убеждений свидетельствует высказывание из статьи Луначарского, который в 1928 году все еще считает необходимым повторить, что «мы уже переросли то время, когда оборванная одежда служила своего рода мундиром для пролетария» [Искусство одеваться 1928 № 1: 3].

«Традиционная» точка зрения может быть реконструирована по большинству женских общественно-политических журналов: «Работница», «Крестьянка», «Работница и крестьянка», «Делегатка» и др. Как правило, это многотиражные журналы с большой периодичностью выхода («Работница» — в некоторые годы — до 60 номеров в год при тиражах в 250 тыс. экземпляров; «Крестьянка» — до 36 номеров, до 100 тыс. экземпляров; «Делегатка» — до 48 номеров, до 80 тыс. экземпляров [9] Для сравнения, модные журналы: «Журнал для женщин» — 12 номеров, 12 тыс. экземпляров; «Домашняя портниха» — 12 номеров, 14 тыс. экземпляров; «Моды сезона» — 12 номеров, 25 тыс. экземпляров. ), что свидетельствуют о том, насколько серьезная роль возлагалась на эти издания. Предполагалось, что через чтение женских журналов будет подготовлен постепенный переход «женского населения» «от совета врача, беседы о детях, практических советов» к «задачам производства, коллективизации, общим политическим задачам партии и советов» [10] См.: [Коммунистка 1930 № 2:12]. Подробнее об этом см. мою статью: [Дашкова 2001:184–192]. . В описываемые годы эти журналы были черно-белыми (иногда с цветными обложками или одно-двухцветным тонированием), имели средний формат и печатались на плохой бумаге.