Татьяна Дашкова - Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия (на материале советских женских журналов и журналов мод 1920–1930-х годов)

Произошедшие в этот период изменения можно зафиксировать и на уровне « производителя дискурса »: на смену «окультуривающему» дискурсу гигиенистов, научающему основным бытовым навыкам, приходит «эстетический» дискурс специалистов. На это изменение, столь показательное для культурной ситуации 1930-х годов, обращает особое внимание и О. Гурова. Она отмечает, что, «говорящими в текстах становятся эксперты в области эстетики быта, вещей, тела — „специалистка косметического кабинета“, „директор института красоты“, „директор треста ТЭЖЭ“, „художник“, а не физиологи и гигиенисты, как это было раньше». Одежда обсуждается «в контексте темы телесной эстетики, взамен контекста телесной гигиены » [20] Рукопись диссертации Гуровой «Советское нижнее белье как система вещей: социокультурный анализ» (гл. 2). . Все это позволяет говорить о наступлении нового этапа как в истории советской культурной политики, так и в способах репрезентации моды.

Выше я обозначила журнальное пространство, внутри которого существовали и взаимодействовали различные понимания моды и женской телесности. Далее я рассмотрю формы взаимодействия трех дискурсивных практик — моды, политики, гигиены в женских и модных журналах конца 1920-х — начала 1930-х годов. Этот период представляется мне наиболее показательным прежде всего потому, что это время дискуссий о понятиях, разброда мнений и складывания идеологических представлений (которые к середине 1930-х годов уже отольются в нормативные идеологические клише). В мою задачу входит анализ форм и способов политизации модного дискурса. Я буду отталкиваться от следующих положений: если моду можно определить как сферу досуга, инновативности и демонстративности, то гигиена репрезентируется через идею полезности, закрепленную авторитетом науки. Политика в этой «связке» осуществляет функцию контроля и идеологического переформулирования положений моды, в том числе и посредством ее тестирования на гигиеничность.

Необходимо отметить, что проблематика моды и гигиены представлена в отмеченной периодике неравномерно: это касается как самих журналов, так и временных периодов. Так, наибольший интерес для меня представляют журналы конца 1920-х годов «Искусство одеваться» и «Женский журнал» [21] Кроме нашего специального интереса, они важны еще и как достаточно репрезентативные журналы: «Женский журнал» — до 12 номеров в год, тираж — до 50 тыс. экземпляров; «Искусство одеваться» — 12 номеров, до 100 тыс. экземпляров. . Причем в первом доминируют сюжеты, связанные с модными тенденциями и отношением к ним (о чем свидетельствует само название): новости из мировых столиц моды, новинки отечественной моды и дизайна, история моды, модели одежды, выкройки, полезные советы. Во втором — больше внимания уделяется проблемам гигиены. Этот журнал претендовал на освещение значительно широкого спектра женских проблем (которые очень часто были опосредованы гигиенической проблематикой): «женские» аспекты политики, права женщин, вопросы любви, брака, детей, проблемы абортов и контрацепции, вопросы семьи и быта, модные тенденции, кулинарные рецепты, полезные советы. Важно отметить, что оба этих журнала перестали выходить к 1930 году. В этот период было закрыто большинство журналов мод. В других женских журналах — «уцелевших» («Работница», «Крестьянка», «Работница и крестьянка») и возникших во второй половине 1930-х годов («Общественница», «Моды», «Модели сезона») — интересующие нас сюжеты претерпели ряд изменений. Прежде всего, сошла на нет гигиеническая проблематика [22] Подробнее историю вопроса см.: [Плаггенборг 2000:75–124 (гл. 2: «Тело»)]. : исчезли материалы, посвященные личной гигиене, абортам, контрацепции и вообще всей «телесной» проблематике, а также обсуждение модных тенденций, в том числе и в плане гигиены. В 1930-е годы вопросы моды и гигиены были вытеснены в отдельные («профессиональные») локусы: о моде стали информировать несколько журналов мод («Моды», «Модели сезона»). В этих изданиях были представлены лишь модели одежды, выкройки и их нейтральные ( деполитизированные ) описания, а гигиенические нормы стали предметом рассмотрения исключительно специальной медицинской литературы.

Кроме того, женские журналы и журналы мод 1920–1930-х годов являются не только собранием интересных сведений о моде и/или гигиене, но и уникальным примером для исследования взаимодействий внутри комплекса «мода-политика-гигиена». Мы можем наблюдать, как осуществлялось идеологическое переформулирование вопросов моды и гигиены. Причем мы имеем дело с некой «геральдической конструкцией», где в «сильной позиции» зачастую выступает не политика, а гигиена. Так, гигиена популяризировалась посредством политики («здоровые граждане полезны для государства»), т. е. присваивала себе политический образ. В этом можно видеть отличие профессионального гигиенического дискурса, представленного в научных журналах и сборниках, от популярного, складывавшегося в журналах и общедоступных брошюрах: первые практически полностью лишены политической составляющей, тогда как во вторых она доминирует. В то же время происходил и процесс инкорпорирования гигиены в область идеологии посредством наделения гигиенических норм символическими значениями. В текстах рассматриваемого периода можно выделить такие оппозиции, как «чистота тела/чистота души», «здоровье физическое/здоровье духовное» («в здоровом теле здоровый дух»), «красота тела/красота души». В журнальном дискурсе достаточно часто встречается операция по переформулированию гигиенических характеристик в характеристики морально-этические. Например, весьма распространены следующие смысловые смещения: «скверно… когда грязный парень направо и налево отправляет свои „научно-физиологические“ (sic!) потребности с грязными девушками, которых он нисколько не любит…»; «… чистейший в мире человек — Ленин» [Искусство одеваться 1928 № 1:3].

Мой опыт работы с журналами показал, что другая, «негигиеническая» политизация моды носила нерегулярный, «точечный» характер и выглядела скорее как эксцесс и/или эксперимент, чем как последовательная тенденция. Так, наиболее удачными попытками мягкой идеологизации моды можно считать разработку моделей прозодежды (костюмы для хирургов, пожарных, пилотов, продавцов и др.) известными художниками-конструктивистами А. Родченко, В. Степановой, Л. Поповой [23] Источники по прозодежде см.: [Искусство одеваться 1928 № 9:13; 1928 № и: 15; 1928 № 12:13] и др. ; развитие традиций народного костюма Н. Ламановой [24] Источниками по «народным мотивам» в костюме могут служить, например: [Женский журнал 1926 № 1:16; 1926 № 2: 18]; [Искусство одеваться 1928 № 1:9; 1928 № 2:1,7, 8(a); № 4: 8(6); № 5: 8(6)] и др. ; поиски новых форм в спортивной и профессиональной одежде художниками В. Мухиной, А. Экстер, Е. Прибыльской, Н. Макаровой [25] Подробнее об этих тенденциях см.: [Стриженова 1972: 22; 84; 97], [Кирсанова 2002: 215–218]. . Более экзотические варианты — «идеологическая» роспись тканей (например, серпами и молотами [26] См.: [Искусство одеваться 1928 № 1:11]. ) и использование фабричных работниц в качестве «моделей» для демонстрации одежды (см., например, фотографию и подпись к ней: «Работница-галошница резиновой мануфактуры „Треугольник“ в платье, специально сделанном по рис. худ. Правосудович. Платье сделано из дешевого вельвета и отделано дешевой пестрой парчой» [Искусство одеваться 1928 № 1:1]).