Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

В 1954 году было проведено Всесоюзное совещание строителей, обратившее внимание на тенденцию к украшательству, решительно неуместную в новых условиях, когда назрел перевод массового жилищного строительства на рельсы индустриализации, типизации и экономичности. В течение последовавших десятилетий, историческое ядро города было окружено поясом новостроек, в десятки раз превзошедших его по площади, но не по красоте. На том создание архитектурного текста Ленинграда, по сути, остановилось. Ведь не считать же бетонные морфемы, грубо сцепленные между собой при помощи методов «крупноблочного и крупнопанельного монтажа», достойным продолжением того текста, который с любовью и тактом разворачивали на невских берегах поколения зодчих прошлого. Расширяться далее экстенсивно город не может и не должен – достаточно заменять кварталы новостроек, один за другим, постройками более достойного облика, то есть следовать интенсивной стратегии застройки – и, разумеется, продолжать поиски нового «большого стиля». Можно предположить, что на этом пути наших архитекторов и градостроителей ожидают новые плодотворные контакты с зарубежными коллегами, не исключая немецких.

Что могло помешать двум державам, по воле судьбы расположенным один на востоке Европы, другой на ее западе, переживавшим одни и те же «болезни роста», свойственные сухопутным колоссам, и лечившимся схожими методами, связанными в России с именем царя Петра I, а во Франции – министра финансов короля Людовика XIV, Жана-Батиста Кольбера, договориться – и взяться соединенными силами за ось истории, с тем, чтобы отвести ее от кичливых морских соседей и притянуть не свою сторону? Если не вопрос, то подсознательная установка такого рода прослеживается в царской дипломатии на протяжении всего XVIII столетия. Ну, а с французской стороны на этот вопрос постоянно слышался то явный, то подразумевавшийся отрицательный совет. Причина такой установки была очень простой: Франция уж давно выбрала себе «великого восточного партнера» и менять его не собиралась. Точнее, партнеров было несколько: Швеция, Польша, Турция. Согласно условиям военно-политических игр своего времени, кто-то из них на время выбывал из союзных отношений с Францией, кто-то, наоборот, дрейфовал обратно при порыве очередного политического урагана. Однако, при всех оговорках, Европа для Франции ограничивалась на востоке тремя этими государствами, с каждым их которых были налажены взаимовыгодные контакты. Строй этих союзников соединял Европу с Востоком, равно как и охранял ее с той, традиционно небезопасной стороны. Французские короли издавна видели знаки, подававшиеся им из-за этого строя сперва из Москвы, а позже и из Петербурга, но не испытывали желания изменять ради них принятой однажды стратегической линии.

Как следствие, неудача «великого посольства» 1697–1698 годов была косвенно связана с политикой Франции. Как мы помним, в ту пору Петр Алексеевич до Парижа не доехал, ограничившись впечатлениями от немецких, голландских и английских городов. Главной цели – сколачивания коалиции европейских держав против Турции, тоже не удалось достичь по трем основным причинам. Прежде всего, Западная Европа была занята подготовкой к «войне за испанское наследство», где Франции предстояло помериться силами с самыми мощными армиями своего времени. Тут было не до Московии с Турцией – обширных, но безнадежно периферийных держав. Кроме того, Франция выступала как традиционный союзник Османской империи. И если Вильгельм III – он был, как мы помним, королем Англии и стадхаудером Соединенных Провинций (то есть Голландии) – мог бросить свои войска против Франции в борьбе за европейскую гегемонию, то ему и в голову не могло прийти поддержать русского царя против турецкого султана и тем навлечь на свою голову протесты французских дипломатов. Наконец, французская дипломатия поставила себе задачей провести на вакантный в то время польский престол своего кандидата, а именно, принца Конти, приходившегося ближайшим родственником королю Людовику XIV. Русская дипломатия сделала ставку на другого кандидата – саксонского курфюрста Августа Сильного, создав и здесь помехи для воплощения в жизнь планов, выработанных в кабинетах Версаля.

В итоге, как с удивлением отметил историк русско-французских отношений А.С.Лавров, «французские дипломаты были представителями единственной европейской державы в Голландии, которые не были уведомлены русской стороной о прибытии Великого посольства, не нанесли визит русским послам и не приняли их в свою очередь». По дороге домой царь Петр, осознав бесперспективность борьбы против турок-османов в данных условиях, решил заключить с ними мир и взяться за Швецию. Началась Северная война, последовали ее баталии, от «нарвского конфуза» – до бомбардировки и взятия Ниеншанца. Как следствие, всего через несколько лет на острове в устьи Невы заложена была фортеция Санкт-Питер-бурх. Вот каким образом основание нашего города было связано с основной линией французской политики своего времени.

Весной 1717 года, Петр Великий выехал на запад знакомым маршрутом, через северные немецкие земли и Голландию. Ситуация «великого посольства» двадцатилетней давности повторялась. На этот раз главной целью была Франция. Надежды, которые царь питал относительно предстоявших переговоров, не составляли секрета для французской дипломатии: Франция оставалась едва ли не последним союзником Швеции в Северной войне, входившей уже в заключительную свою фазу. Петр собирался напомнить о выгодах стратегического франко-российского союза и, по возможности, ускорить его заключение. Ситуация требовала экстраординарных ходов, но французская сторона готова была следовать только сложившимся стереотипам. В порывистом облике русского государя обитатели Версаля рассмотрели лишь тысячу раз виданный ими облик «просвещенного варвара», «покровителя скифов», совмещавшего «чрезвычайную обширность познаний и что-то постоянно последовательное… с явным отпечатком старинной грубости его страны», и предпочли сохранить верность восточной политике своих отцов и дедов.

Наиболее дальновидные из французов сразу отметили близорукость внешней политики своего правительства. «Царю наконец опротивели и наша невнимательность, и наше равнодушие, – с сожалением писал в своих мемуарах герцог Луи де Сен-Симон, – С тех пор мы много имели случаев раскаиваться в гибельном очаровании Англией и в безумном пренебрежении Россией». Что же – на нет и суда нет. Осмотрев заводы и мануфактуры, арсенал и монетный двор, типографии и «аптекарский огород», приняв парад мушкетеров, во главе которых шел офицер по фамилии д’Артаньян царь отбыл восвояси. С ним отошла в тень и более чем плодотворная идея союза России и Франции.