Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Проблема заключалась в том, что Генри Ли был женат – и отдавал себе отчет, что еще одна история a'la Эдвард де Вир, связанная с именем Анны, может обернуться для нее настоящей катастрофой. Но тут Анна проявила себя весьма прозорливой женщиной: она выходит замуж за некоего морского капитана Джона Финча. Несомненно, это был мезальянс, но после скандала с графом Оксфордом Вавасур не приходилось рассчитывать на хорошую партию. С другой стороны, обеспечивая Анне статус замужней женщины, этот брак оставлял ей определенную свободу: по большей части капитан был в очередном плаванье. Был ли этот брак изначально задуман как ширма и оба супруга отдавали себе в этом отчет, или же был вполне искренен – неизвестно.

Среди многочисленных стихотворений, ходивших в списках при елизаветинском дворе, до нас дошел текст, авторство которого могло принадлежать Анне Вавасур – одна из четырех сохранившихся копий приписывает его именно ей. Как бы то ни было, текст этот более чем применим к ситуации, в которой оказалась леди Анна:

В этом состоянии, когда формально находясь замужем, залог любви она отдала другому, а все ее чувства обращены к третьему, Анна Вавасур пребывала к 1590 г., когда осенью, после проведения рыцарского турнира в честь дня коронации Елизаветы I, Генри Ли покидает двор и удаляется в свое поместье Дитчли. А в декабре умирает его жена. И тогда сэр Генри предлагает Анне Вавасур переехать к нему в Дитчли. С капитаном Финчем, формальным супругом Анны Вавасур, были, видимо, достигнуты какие-то договоренности – в бумагах Дитчли сохранились счета, указывающие, что с начала 1600-х годов сэр Генри выплачивал тому небольшую пенсию – возможно, эти выплаты производились и до того.

В 1592 г. сэр Генри получает известие, что во время традиционной поездке по стране королева собирается навестить Дитчли и проведать «своего доброго рыцаря». [502]У сэра Генри были все основания опасаться приезда королевы: незаконной связи с Анной Вавасур было достаточно, чтобы навлечь гнев королевы на голову сэра Генри, а учитывая репутацию леди Анны в глазах Елизаветы I, сформировавшуюся после скандала с де Виром, хозяину Дитчли было о чем беспокоиться (ил. 55).

И тогда сэр Генри принимает решение встретить королеву маской – костюмированным спектаклем, вовлекающим в себя придворных и саму королеву, а внутри этого действа предложить королеве такую роль, приняв которую, она не имела бы потом возможности излить свой гнев на хозяина.

На въезде в поместье королеву встречал Страж Врат. Страж предупреждал, что стоит на границы владений, где забыли о том, что такое счастье. Рыцари, живущие в этих землях, погружены в меланхолию, ибо они посвятили себя беззаветному служению Прекрасным Дамам, но, увы, эти Дамы непостоянны в выборе возлюбленных и рыцари исстрадались. Тут перед королевой являлись две аллегорические фигуры – Постоянство и Легкомыслие (то есть – Непостоянство), и устраивали публичный спор, где каждая из сторон приводила свои аргументы, – покуда Легкомыслие не объявляло, что признает свое поражение: лицезрение королевы, в которой воплощена добродетель Постоянства, воочию убеждает, сколь Постоянство выше Легкомыслия. Вся эта сцена изящно обыгрывала девиз Елизаветы: «Semper eadem» – «Всегда та же», одновременно указывающий на девственность королевы, то, что ей удалось удержать победу над временем, и то, что она всегда верна своим принципам.

По сути, разыгрывая эту маску перед королевой, когда она въезжала в поместье, сэр Генри Ли обеспечивал лояльность Елизаветы в отношении его и леди Анны; королева теперь не могла выйти из предложенной ей роли – ведь если ее добродетели столь велики, что само ее присутствие исправляет любую кривду, то сама она ни в коем случае не должна предпринимать никаких действий в отношении того, что не соответствует ее представлениям о морали, иначе под сомнение будут подставлены ее совершенства.

Также художнику Маркусу Гирартсу был заказан весьма своеобразный портрет королевы. На нем королева стоит на карте Англии, являющей собой вершину огромного глобуса, – причем стопы королевы покоятся на графстве Оксфорд, землях Генри Ли, чем подчеркивается, что его род является верной и преданной опорой королевской власти. Сам образ Елизаветы амбивалентен: по правую руку от королевы разливается сияние, по левую – царит тьма и буря, небо перерезано молниями. Эта амбивалентность раскрывается и соответствующими девизами, представленными на картине: «Дает и не ожидает [возврата]» начертано на латыни на «солнечной стороне» портрета, «Может, но не наказывает» – на стороне, погруженной во мрак, и «Возвращая, умножает» – внизу (ил. 17). Портрет этот был своего рода «прошением о помиловании», адресованным вассалом своей владычице – и вместе с маской прекрасно выполнил свою роль: королева сделала вид, что в отношениях сэра Генри и леди Анны нет ничего скандального.

Заметим, что в двухчастной истории Анны Вавасур королева по-разному реагирует на ситуацию адюльтера: в Лондоне она затевает весьма жесткое расследование, оканчивающееся запретом для де Вира являться ко двору, а в Дитчли вполне попустительствует любовникам. Объяснение тому заключается, видимо, в следующем: эскапады графа Оксфорда разворачиваются в придворном, т. е. публичном пространстве, а потому должны быть жестко скорректированы, тогда как отношения Генри Ли и Анны Вавасур принадлежат частному пространству поместья Дитчли – и тем самым могут быть проигнорированы королевой.

В 1611 г. Генри Ли умер; в завещании он отписал Анне ежегодный доход в 700 фунтов, кое-какие земли и распорядился похоронить ее после смерти в одной с ним могиле, сочинив для надгробия следующую эпитафию: