Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

«Как раз то время, когда Донн и его жена жили в доме сэра Роберта <���Друри>, лорд Хэй был направлен королем Иаковом [617]с пышным посольством к французскому королю, Генриху IV.. и сэр Роберт внезапно принял решение сопровождать его при французском дворе… И столь же неожиданно сэр Роберт обратился к г-ну Донну с просьбой сопровождать его в этом путешествии. Это неожиданное пожелание стало известно жене Донна, которая ждала в ту пору ребенка и чье телесное здоровье и без того было расшатано, и та высказала мужу, сколь нежелательна была бы ей разлука с ним, сказав, будто «душа предвещает ей, что в его отсутствие может случится с нею беда», и потому не хочется ей отпускать мужа от себя. Однако сэр Роберт стал очень настаивать, и Донн, в силу присущего ему благородства, счел, что, видя столь много доброго от сэра Роберта, он не вправе располагать собою по собственному усмотрению, и сказал о том жене, которая, волей-неволей, скрепя сердце согласилась на это путешествие…

Через несколько дней после того, как отъезд <���Донна> был решен, Посол, сэр Роберт и Донн покинули Лондон; через двенадцать дней они благополучно добрались до Парижа. И вот через два дня после их прибытия сэр Роберт, Донн и друзья их обедали, [потом же гости и сэр Роберт вышли], и Донн остался один. Через полчаса сэр Роберт вернулся, и нашел Донна сидящим все там же в одиночестве, однако столь возбужденным и столь изменившимся в лице, что сэр Роберт был очень удивлен и крайне желал, чтобы Донн поведал, что же случилось за то краткое время, пока он отсутствовал.

Но Донн не мог отвечать сразу, лишь после продолжительного молчания, – так что недоумение собеседника росло все сильнее, он наконец сказал: "После того, как Вы ушли, у меня было ужасное видение: я видел, как моя жена, простоволосая и с мертвым младенцем на руках, прошла из угла в угол этой комнаты, и это повторилось с тех пор, как Вы ушли, дважды". На это сэр Роберт ответил: "Сэр, Вы, должно быть, погрузились после моего ухода в сон; и это – порождение сна, отягченного меланхолией, – желаю Вам о том забыть, ибо сейчас Вы проснулись и бодрствуете". На что Донн ответил: "Я совершенно точно знаю, что не спал, когда Вы ушли, точно так же, как знаю, что я жив, а не мертв; и я знаю, что, появившись второй раз, она остановилась и посмотрела мне в глаза, а потом растаяла". И на следующий день, освеженный отдыхом и сном, Донн придерживался сказанного им накануне… и склонил сэра Роберта к тому, что тот отчасти поверил в истинность видения… ибо он немедленно послал в Друри Хаус слугу, наказав тому спешно узнать и принести весть, жива ли г-жа Донн, и если жива, каково ее здоровье. Через двенадцать дней слуга вернулся и сообщил, что он нашел г-жу Донн в великой скорби, больной, пребывающей в постели; и что после долгих и трудных родов она разрешилась от бремени мертвым младенцем. И выяснилось, что это разрешение от бремени произошло точно в тот день и час, когда Донн видел, как прошла она мимо него по комнате…

Столь тесную связь <���между двумя людьми> иные сочтут удивительной, и таких будет большинство; ибо почти все в нашем мире придерживаются того мнения, что времена видений и чудес кончились. При этом никто не сочтет удивительным, что если натянуть на две лютни одинаковые струны и настроить их тем же строем, а затем на одной лютне заиграть, то вторая, даже если лежит на столе в отдалении, отзовется, пусть ничья рука ее не касалась, – она отзовется, как отзывается эхо трубе… но многие не поверят, будто существует внутреннее сродство душ; пусть же всякий, читающий эти строки, придерживается на этот счет собственного мнения. Но если недоверчивые станут посягать на свободу доверчивых верить тому, что может такое и вправду быть, я бы призвал их задуматься над тем, что многие мудрецы верили, будто призрак Юлия Цезаря являлся Бруту, а святой Августин и Моника, его мать, – оба они удостоились видения перед его обращением в истинную веру…» [618]

И далее у Уолтона следует длинное рассуждение о видениях, приводятся многочисленные примеры, почерпнутые из Ветхого и Нового Завета, в заключение же говорится:

«Воздержусь от того, чтобы и далее утомлять читателя рассуждением о видениях и том, как следует к ним относиться; закончу же мой комментарий к явленному <���Донну>, приведя стихи, посвященные <���в оригинале – given> Донном жене как раз тогда, когда он должен был с нею разлучиться. И клятвенно заверю в том, что слышал я от критиков, сведующих в языках и поэзии, что ни греческие, ни латинские поэты не создали ничего равного этим строкам». И вслед за этим Уолтон приводит полный текст «Прощания, запрещающего грусть».

Как мы видим, смысловым центром рассказа является тот факт, что у Донна были видения, и видения эти были истинны. «Жизнь доктора Джона Донна» была написана Исааком Уолтоном в 1640 г. как предисловие к изданию проповедей Донна и фактически была попыткой создать канонический образ «преподобного Донна», который смог отринуть заблуждения юности (а ими в равной степени была и фривольная поэзия, и католическое вероисповедание), обратиться к истинам религии (равно как обратиться в «истинную религию» – англиканство) и стать одним из выдающихся служителей Церкви в Англии.

Заметим, что в этом контексте само стихотворение Донна будет играть вторичную и подчиненную роль, являясь не более чем еще одним – светским – доказательством истинности поведанной истории. [619]Фактически перед нами весьма изящная риторическая конструкция – и не более. О самом стихотворении сказано лишь: «I… will conclude mine with commending to his view a copy of verses given by Mr. Donne to his wife at the time he then parted from her». Обратим внимание, что при этом Уолтон использует в этой фразе выражение «given», что можно прочесть и как «посвященные», и как «врученные», «переданные» жене. Ссылка же на «критиков, искушенных как в языках, так и в поэзии» позволяет думать, что если даже историю видения Уолтон мог знать со слов самого Донна, то само стихотворение не было получено Уолтоном непосредственно от автора, который позаботился бы при этом уточнить датировку его создания, а попало к автору биографии из каких-то вторых рук. С другой стороны, вспомним передачу «Биатанатоса» Роберту Керу: «дано» не означает «дано сразу после написания».

Нам представляется возможным предложить иную, намного более раннюю датировку «Прощания, запрещающего грусть».

Один из центральных образов стихотворения – циркуль, появляющийся в последних строфах «Прощания…»: