Елена Игнатова - Загадки Петербурга II. Город трех революций

«Большой террор» 1937–1938 годов — одна из загадочных страниц советской истории. Чем он был вызван, какие цели преследовал, против кого был направлен? Его нельзя объяснить экономическими причинами, ведь, судя по данным статистики, промышленность тогда находилась в периоде роста, собранный в 1937 году урожай зерна намного превысил урожаи предыдущих лет; уровень жизни городского населения, по сравнению с началом 30-х годов, заметно повысился. «Большой террор» невозможно объяснить стремлением Сталина укрепить свою власть [105]  Такое объяснение дал Н. С. Хрущев в докладе «О культе личности и его последствиях» на ХХ съезде КПСС (25 февраля 1956 г.). , к этому времени она была незыблемой. В современной литературе можно встретить утверждение, что политика Сталина была направлена на укрепление государства, но какой государственной необходимостью объяснить арест полутора миллионов граждан и казнь почти 700 тысяч человек? Правда, за время коллективизации в стране было загублено в несколько раз больше человеческих жизней, однако террор 1937–1938 годов оставил в памяти современников особый отпечаток. Арестованный в 1938 году поэт Николай Заболоцкий писал, что в тюрьме у него «созревала странная уверенность в том, что мы находимся в руках фашистов, которые под носом у нашей власти нашли способ уничтожать советских людей, действуя в самом центре советской карательной системы. Эту свою догадку я сообщил одному старому партийцу, сидевшему со мной, и с ужасом в глазах он сознался мне, что и сам думает то же, но не смеет никому заикнуться об этом».

Однако постановление о начале массовых репрессий было принято не фашистами, а Политбюро ЦК ВКП(б) 2 июля 1937 года, и уже через две недели ленинградское Управление НКВД направило начальникам окружных отделов этого ведомства и руководству милиции приказ взять на учет «бывших кулаков, уголовников и других враждебных элементов, ведущих активную антисоветскую подрывную работу», и внести их в списки двух категорий. Отнесенные к первой категории люди «подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, — расстрелу», попавшие во вторую, «менее активные, но все же враждебные элементы… должны быть заключены в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет» [106]  В октябре 1937 г. ЦИК СССР постановил увеличить максимальный срок заключения за «контрреволюционные преступления» до 25 лет. . 31 июля 1937 года в ленинградское Управление НКВД пришло распоряжение Ежова: «Согласно представленных Вами учетных данных утверждаю Вам следующее количество подлежащих репрессиям: по первой категории — четыре тысячи, по второй категории — 10 тысяч [человек]». Такой размах работы требовал пополнения кадров, и летом 1937 года партийные комитеты предприятий и военных частей Ленинградского округа провели мобилизацию коммунистов для службы в НКВД. Карательный механизм был запущен на полную мощность, и утвержденный Ежовым план по «первой категории» был выполнен уже в сентябре. А в общей сложности в Ленинграде и Ленинградской области в 1937–1938 годах было расстреляно 44 460 человек [107]  В то время в состав Ленинградской области входили нынешняя Псковская, Новгородская, Мурманская области и часть территории Вологодской области. .

Какая социальная группа советского общества больше других пострадала во время репрессий 1937–1938 годов? Политические противники Сталина утверждали, что он направил основной удар на старых партийцев и коммунистическую молодежь призыва 20-х годов, и обвиняли его в перерождении и измене делу революции. Однако прислушаемся к словам одного из этих противников, Ф. Ф. Раскольникова, который встретился со Сталиным в 1936 году, — его поразило несоответствие вождя духу времени, сознательное неприятие возможностей, которые могла дать жизнь: «Сталин — человек с потребностями ссыльнопоселенца. Он живет просто и скромно, потому что с фанатизмом аскета отвергает жизненные блага: ни культура, ни жизненные удобства, ни еда его не интересуют». Теми же качествами отличался Ленин, и Сталин был в этом смысле самым последовательным продолжателем ленинской традиции. «Переродился» не он, а бывшие соратники, которые хотели пользоваться всеми благами и преимуществами правящего класса.

Старые партийцы ужаснулись беззаконию и жесткости выпестованной ими системы, только когда сами попали в ее жернова. Соратник Ленина Х. Г. Раковский, который в далеком 1918 году угрожал курским народным учителям расстрелом за «контрреволюцию», на одном из допросов сказал следователю: «Я напишу заявление с описанием всех тайн мадридского двора — советского следствия… Пусть я скоро умру, пусть я труп, но помните… когда-то и трупы заговорят». Но голоса Раковского и ему подобных потонули бы в хоре миллионов замученных и погубленных по их воле людей. Конечно, зная о методах советского следствия, можно посочувствовать и Раковскому, и председателю Ленгорисполкома И. Ф. Кодацкому, который перед расстрелом просил своего палача: «Ты меня не расстреливай. Я старый большевик. Меня сам Ленин знал». Жертвами террора стали многие известные чекисты, в том числе восемь бывших руководителей ВЧК-ГПУ-ОГПУ в Петрограде-Ленинграде. Л. М. Заковский, который с 1934 года возглавлял ленинградское Управление НКВД, был расстрелян; сменивший его М. И. Литвин избежал ареста, покончив самоубийством. Нарком Ежов, два года державший страну в «ежовых рукавицах», признал в показаниях на суде, что он «почистил 14 тысяч чекистов, но огромная моя вина заключалась в том, что я мало их почистил».

В карательном ведомстве сложились свои уродливые традиции — Г. Г. Ягода, как уже упоминалось, приказал извлечь пули из тел Зиновьева и Каменева, затем эти жуткие сувениры перешли к Ежову. Для чего их предназначали, уж не для Музея ли революции, в котором хранились пистолеты палачей царской семьи и прочие реликвии, чтобы потомки могли приобщиться к славному прошлому? Другой традицией, сложившейся в карательном ведомстве той поры, стала своеобразная «эстетика казни», интерес к тому, как человек вел себя перед смертью (конечно, это касалось знаменитых и значительных людей). В верхах НКВД с презрительной издевкой вспоминали малодушие Зиновьева, валившегося в ноги палачам, зато военачальники Тухачевский и Якир держались мужественно, крикнув перед растрелом: «Да здравствует товарищ Сталин!» Расстрелянный в феврале 1940 года Н. И. Ежов не изменил этой славной традиции, успев за секунды до смерти восславить товарища Сталина.

В 1964 году К. И. Чуковский разговорился на отдыхе с дипломатом, послом СССР в Великобритании А. А. Солдатовым, о том, какая часть общества больше других пострадала в 1937–1938 годах. Солдатов считал, что «особенно пострадали партийцы… И, конечно, это неверно: особенно пострадали интеллигенты», записал Чуковский. Правы были и тот, и другой: жертвами террора стали члены партии и беспартийные, крупные администраторы и инженеры, врачи, агрономы, деятели науки и искусства. Можно согласиться и с Красновым-Левитиным, утверждавшим, что «после 1936 года началось буквальное наступление на рабочий класс… Террор, направленный якобы против интеллигенции, на деле был направлен против рабочего класса». Расстрельные списки свидетельствуют, что колхозное крестьянство пострадало тогда не меньше, чем рабочий класс. Словом, это была великая «чистка», и трудно предположить, что она не имела определенной цели.