Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

В других случаях девушки изготавливали из соломенного жгута кукол (ок. 50 см ростом) и под Новый год гурьбой ходили по деревне, бросая их на крыльцо парням. При этом кричали: «Иван (называли того, кто живет в этом доме), не заморозь Марью! (имя его подруги)». Тот, кому бросили куклу, забирал ее и хранил в тайне от родителей [ЛА СИС, д. Герасимово]. «Куклы ставили, во снег втыкали-то. Из соломы делали – солома-то длинная. Сделаем из соломы ноги и руки – солома дак, рожь росла дак. Там напишем записку: „Не заморозь суженого! Не заморозь этого“, – и там оставим. И сами кричали: поставят кого-нибудь, подпехнут. А мы тоже бегаем. Тут-то не хором [=большой группой] бегали – двоё ли как ли…» [ЛА СИС, д. Верхняя Пустынь]. Отметим, что символика Мороза и «замораживания» девушек активно использовалась в ряжении и святочных и масленичных развлечениях [Морозов, Слепцова 2004, с. 522–526, 549–552, 764].

В Шацком р-не Рязанской обл. под Филипповское заговенье парням лепили на окна «грамотки» – нарисованных куколок: «Послюнявишь – и на окно» [ЛА СИС, с. Лесное Ялтуново]. В Череповецком у. девушки с той же целью дарили парням печенье в виде коров – «коровушку» [Герасимов 1894, с. 126].

Аналогичные обычаи известны и другим народам Европы. Так, у поляков (жешовские, тарновские деревни, Сандомирская Пуща) накануне праздника св. Степана парни ходили к нравящимся им девушкам «на мусор» ( śmiecie ), откуда и название обычая – смецованя ( śmiecowanie ). Обычно, придя в дом, парень разбрасывал по полу принесенный им мусор и имитировал его поджог. Чтобы «залить» огонь, девушка вручала ему флягу водки. В другом варианте обычая парень ставил у ворот или дверей дома своей девушки соломенную куклу «мусорщика» ( śmieciarza ), которая крепилась на деревянном остове. Куклу одевали в мужскую одежду, шляпу с цветными лентами и перьями и подпоясывали соломенным перевяслом. В одежде куклы прятали водку. Девушка должна была угадать, кто поставил ей «мусорщика». Вечером парень приходил вновь и угощал девушку и ее родственников спрятанной водкой. Это рассматривалось как предложение руки и сердца. В некоторых случаях кукла «мусорщика» может использоваться как насмешка над не угодившей парням девушкой. Для этого ее устанавливают так высоко, чтобы все могли ее видеть, а девушка не могла ее достать [Календарные обычаи 1973, с. 219].

Обычаи с подкладыванием куколок перекликаются с распространенным мотивом святочных верований – навешиванием «святками» или «куляшами» ленточек незамужним девушкам на изгороди ( завóре ), на воротах, на иконном углу избы, бросанием их на гумне или на перекрестке ( росстани ) [ДКСБ 1998, с. 345–349].

Символика заигрывания присутствует и в различных посиделочных развлечениях, в которых фигурируют антропоморфные куколки. В Вологодской и Костромской областях парни изготавливали на посиделках кукол из лучинок и кудели, собранной со всех присутствующих девушек. «Возьмут кудельку, человечка сделают, руки пришьют и всё. Да. Жоних нивестин – приедет сватом потом. А [другие] прибежат да и зажгут: „Жоних!“ Жоних, жоних нивестин…» [ЛА МИА, д. Елшиновка, Шляпники Павинского р-на Костромской обл.]. При этом нередко применялась та же символика, что и в обрядах выпроваживания «куляшей» на Крещенье (см. «Антропоморфная символика в объектах культуры»). В д. Тинготома Вожегодского р-на Вологодской обл. парни «на шальноё делали»: ставили на санки («корёжку») крестики из лучинок и поджигали их. В Тарногском и Верховажском р-нах Вологодской обл., обходя всех девушек, парни просили кудели «старицьку на клюшецьку», наматывали собранную кудель на лучинки и сжигали ее [Морозов, Слепцова 1993, с. 41–43].

Лучинка, обмотанная собранной у девушек куделью, могла символизировать человечка, которого иногда называли Макаркой или Микишкой. В Тарногском р-не ее втыкали в щель пола и поджигали [ЛА МИА, д. Лохта]. В Шенкурском уезде «куделю ребята собирают жечь, балуются: „Дай кудельки на кружок, Макару на мешок“. В пол поставят лучину, на ней куделю зажгут» [Пономарев 1880б, л. 18]. В Верховажье «парни собирали у девушек кудель: „Ну-ка, дайте кудельки старику на штанишки!“ Потом делали „старика“ (куклу) из кудельки. Поставят, сзади привяжут лучиночку, дергают за нее: „Пляши, Микишка, пляши, Микишка!“» [ЛА МИА, д. Данилково]. После этого начинались пляски или парни уходили на другую беседу, то есть изготовление куколки и в этом случае связано «разгонной» семантикой, символическим завершением развлечений одного типа, связанных с игровыми формами заигрывания и выбора пары, и переходом к другому типу развлечений: «пережениванию» присутствующей молодежи в пляске. В других вариантах та же конструкция называлась «ёлкой» [Морозов, Слепцова 1993, с. 43–44, Пучужский Петропавловский приход Сольвычегодского у.], что ассоциируется со свадебной елочкой, символизирующей «девью красоту» (см. выше «Свадьба»). Аналогичные названия известны и в центральных и южных районах Вологодской области.

В связи с этими посиделочными развлечениями можно указать и на распространенный в восточных районах Вологодского края обычай собирать во время колядования лучину «на Микольскую трапезку – / Старым посидеть, / Молодым поиграть» [Морозов, Слепцова 2004, с. 275–277]. Собранные колядовщиками лучинки сжигались парнями во время посиделок «среди полу» или посреди деревни [Соболевская 1920, л. 53]. Это позволяет провести параллели с целым рядом обрядов выпроваживания, связывавшихся как со святками – «родителей греть», «пурину жечь», «коляду жечь» [Зеленин 1994а, с. 164–178], так и с проводами масленицы. С этой точки зрения вполне закономерно, что коляду у поляков изображал сноп, принесенный в дом на Рождество, а у хорватов – кукла ( koled ) [МС 1991, с. 293].

Куколки на посиделках были известны не только русским. Так, у поляков в развлечениях, приурочивавшихся к концу масленичной недели и началу Великого поста, то есть к завершению сезона посиделок, их «разгону», употреблялась куколка «козлика». Обычай, известный под названием «подкозёлэк» ( podkoziołek ), представлял собой совместную пирушку парней и девушек, не женившихся и не вышедших замуж в прошедшем свадебном сезоне. Смысл обычая заключался в том, что молодежь, собравшись в трактире в мясопустный вторник, водружала на бочку перед музыкантом вырезанную из дерева или брюквы (турнепса) фигурку обнаженного мужчины или козла, под которой ставили тарелку или блюдо для сбора денег со всех присутствующих. Это блюдо и называли «подкозёлком». Вызываемые поочередно парнями в танец девушки должны были класть на блюдо денежный выкуп, дававший им право на танец. При этом пели: «Ой, нужно дать под козлика, нужно дать, / Если кто-то из нас хочет выйти замуж!» Деньги, собранные при этом, шли музыкантам [Dworakowski 1964, s. 164, Мазовше]. О. Колберг, описывая аналогичный обычай в Куявии (Бжеща, Ходеч), приуроченный к последнему «запустному» вторнику, добавляет несколько существенных деталей. Во-первых, церемония начиналась с подшучивания над не вышедшими в этом сезоне замуж девушками «как со стороны парней, так и со стороны музыканта, который в конце концов берет их под свою опеку и некоторых из них уступает кавалерам для танцев, беря с них выкуп ( подкозёлэк ) в 2–3 гроша. Выкуп платят также девушки, которые остались без кавалеров, либо те, за которых никто не хочет платить. Таким образом они могут себе „закупить паробков“, и даже бывают побуждаемы к этому парнями или женщинами, поющими: „Нужно дать подкозёлэк, нужно дать, / Чтобы могла целый годик выбирать [=парней]! / Нужно дать подкозёлэк, нужно дать, / Чтобы могла целый годик танцевать!“» [Kolberg 1962, t. 3, s. 210–211]. В Ходече (Куявия) церемония могла проходить в присутствии ряженого – «козла» или «козы», а в Курнике и Щродах (Познаньское воеводство) у бочки, на которую клали деньги, обычно становился парень, «державший в руках куколку, одетую по-немецки, или маленького козлика, сделанного из лоскутков» [Kolberg 1963, t. 9, s. 123].