Наум Синдаловский - История Петербурга в преданиях и легендах

Климент Ефремович Ворошилов

Ворошилов был обыкновенным партийным чиновником, который вечно боялся за свою жизнь, каждый день ожидал ареста и потому постоянно старался угодить своему непредсказуемому хозяину. Рассказывают, как на одном из приемов Ворошилов подвел к Сталину грузинских делегатов: «Товарищ Сталин, поприветствуйте, пожалуйста, ваших земляков», – с лакейской вежливостью обратился он к Сталину. Сталин весело пыхнул трубкой и ответил: «Встань на стул и поприветствуй моих земляков сам». И что же? А ничего. Ворошилов встал на стул и поприветствовал.

По поводу неразлучной дружбы двух советских вождей народ откровенно иронизировал. Помните знаменитую картину «Сталин и Ворошилов на Кремлевской набережной»? Ночь. Блестящая после дождя мостовая. Уличные фонари освещают каменные лица Сталина и Ворошилова, одетых в армейские шинели. Картина написана в иконописной манере сталинского ампира. Два человекобога, решающие судьбы мира. Ворошилов считался вторым человеком в партийной иерархии. Казалось, ещё чуть-чуть, и его профиль займёт почетное место в ряду четырёх знаменитых профилей на парадных знаменах и праздничных плакатах. Картина впечатляла своей эпичностью. Однако в фольклоре значительность сюжета не нашла должного понимания. «Два вождя после дождя», – говорили о ней в народе.

Направляя Ворошилова в Ленинград, Сталин, скорее всего, рассчитывал не столько на его полководческие способности, сколько на вдохновляющий пример революционного прошлого легендарного героя. Однако романтические легенды о бесстрашном командарме времен Гражданской войны не выдержали испытания временем. На фронте они вызывали ядовитые насмешки и снисходительные улыбки. Рассказывают, что однажды Ворошилов лично попытался поднять в атаку полк, которому давно не подвозили боеприпасов. После этого случая среди солдат Ленинградского фронта родилась поговорка: «На кой нам эта атака и этот вояка?».

Вскоре Ворошилов был смещён. В связи с его срочным отзывом с Ленинградского фронта в городе распространились самые нелепые слухи. Говорили, что «Сталин лично приезжал в Ленинград и приказал Ворошилову сдать город», но будто бы тот в гневе ударил Сталина по лицу. Надо признаться, это одна из самых загадочных легенд в истории петербургского городского фольклора. Неопределённость, заложенная в коротком глаголе «сдать», до сих пор не дает покоя пытливым умам. С одной стороны, Сталин, действительно, прибыл в Ленинград с приказом Ворошилову «сдать город», то есть передать командование Ленинградским фронтом Жукову. С другой – историки утверждают, что был «План сдачи Ленинграда» немцам, подписанный лично Сталиным. Что имел в виду ленинградский фольклор под словом «сдать» и сегодня не вполне ясно, хотя в секретном постановлении ЦК ВКП(б), подписанном, вероятно, так же Сталиным, безжалостно отмечалось, что «товарищ Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда».

На смену Ворошилову в Ленинград прибыл Георгий Константинович Жуков. Жуков занимал должность командующего Ленинградским фронтом всего лишь один месяц, с 11 сентября по 10 октября 1941 года. Первое, что сделал Жуков по прибытии в Ленинград, – отменил распоряжение о заминировании города и уничтожении его в случае вынужденной сдачи немцам, согласно которому на воздух должны были взлететь все стратегически важные объекты, в том числе заводы, фабрики и мосты. «Мы должны защищать Ленинград, а не готовить его к сдаче», – будто бы сказал Жуков. Справедливости ради, надо сказать, что именно этот месяц стал одним из самых активных периодов обороны города за все время блокады. Кроме того, в 1943 году Жуков успешно координировал действия фронтов при прорыве вражеской блокады Ленинграда. Вот почему ленинградцы чтут память этого незаурядного полководца. В праздничные дни прорыва и полного снятия Блокады его имя произносится едва ли не чаще других, ему возводят памятники и устанавливают мемориальные доски.

Георгий Константинович Жуков

Одним из лучших памятников полководцу считается монумент в Московском парке Победы, воздвигнутый накануне празднования 50-летия победы над фашистской Германией. Интересно, что при монтаже скульптуры маршала возникло неожиданное осложнение, ставшее едва ли не мистической страницей в его биографии. Монумент чуть не сорвался с троса, а затем повис на стальных канатах, никак не желая разворачиваться так, как это требовалось монтажникам. Только через три с половиной часа удалось преодолеть строптивый и неуживчивый характер бронзового маршала. Современники утверждают, что таким же сложным и неоднозначным был характер Жукова и при жизни, а случай с монтажом памятника лишь подтвердил справедливость давнего поверия, бытовавшего среди скульпторов, о том, что памятники в процессе их создания приобретают черты характера, особенности и свойства тех людей, которым они посвящены.

О характере маршала до сих пор ходят легенды. Если судить по фольклору, был только один человек, которому он подчинялся безоговорочно, – Сталин. Возможно, это происходило потому, что их характеры во многом были схожи и они хорошо понимали друг друга. Рассказывают, как однажды Сталин вызвал к себе Жукова. «Слушайте меня внимательно, товарищ Жуков, – сказал он, – если немцы возьмут Ленинград – расстреляю, если немцы возьмут Москву – расстреляю, если немцы возьмут Сталинград – расстреляю». На банкете после победы Сталин обратился к присутствовавшим: «Я поднимаю тост за маршала Жукова.

Маршал Жуков обладает двумя большими достоинствами. Во-первых, товарищ Жуков хороший полководец, а во-вторых, товарищ Жуков понимает шутки…».

Да, они походили друг на друга. Жуков был хорошим учеником своего учителя. Несмотря на то что в солдатской среде его боготворили, а появление его на том или ином фронте связывали с предстоящим наступлением и обязательной победой, за глаза его называли «Мясником». Он не считался с потерями и ради даже призрачной победы мог, не задумываясь, послать на верную смерть тысячи солдат. Однажды Жуков, посетив аэродром, обвинил за «безраздельное господство немцев в небе» группу летчиков, позволивших себе вернуться на аэродром живыми. Он настойчиво потребовал, что бы их лично расстрелял непосредственный командир. И только когда тот заявил: «Я своих не расстреливаю! Их и так всё меньше с неба возвращается. А стреляю я только в немцев», приказал своим людям в назидание другим на глазах у всех расстрелять несколько офицеров, «чей неприглядный вид вызвал у него отвращение». Так что поверить в то, что Жуков не позволял себе старинной барской забавы – рукоприкладства, просто невозможно. Он не считался со званиями и должностями высших воинских начальников, был нетерпим к иным мнениям. Его жёсткость в обращении с подчинёнными легко переходила в жестокость. Жуков был безапелляционен в своих решениях и решителен в действиях.