Александр Мещеряков - Самая красивая: природа Японии в интерпретации Сига Сигэтака

Проблема «остаться японцами» волновала тогдашнее общество. Как сделать так, чтобы японцы продолжали оставаться японцами? На этот вопрос отвечает приложение к разделу о горах, озаглавленное «Следует развивать желание подниматься в горы».

В этом приложении содержится призыв к учителям, которым предлагалось поощрять среди учеников горный туризм, для чего те должны писать сочинения на темы, связанные с подъемом в горы (Сига Сигэтака 1995: 203–204). Сига Сигэтака пишет и о практической стороне горного туризма, отмечая необходимость тщательной подготовки к восхождению. Он подчеркивает, что европейская одежда удобнее для туризма, чем японская, дает инструкции по ношению европейской обуви и уходу за ней. Автор предлагает также советы по питанию и снаряжению, предостерегает об опасностях, описывает возможные горные маршруты.

Читатели воспринимали практические советы как результат личного опыта Сига, но на самом деле эти параграфы были изложением книги англичанина Гальтона «Искусство путешествовать» (Galton, F. The Art of Travel), четвертым изданием (1867 г.) которой пользовался Сига. При описании японских гор Сига также широко использовал изданный в Англии справочник «A Handbook for Travellers in Central and Northern Japan», составленный Э. Сатоу (Оомуро Микио 2003: 326–327).

В Европе того времени хайкинг расценивался как разновидность спорта, средство для повышения физических кондиций, забота о здоровье. Любование пейзажем было только одной из составляющих той пользы, которую способен принести туризм. Однако для самого Сига Сигэтака хайкинг был важен не столько в качестве физического упражнения, сколько как новая, дополнительная возможность для любования пейзажем. Таким образом, он манил читателей эстетикой гор. Подъем на гору — это подъем не столько тела, сколько духа. Дополнительная возможность создавалась потому, что раньше открывающийся вид с гор никогда не становился предметом для любования. Японские художники и поэты изображали горы, находясь у их подножия. Подъем в горы был уделом паломников, странствующих буддийских монахов (ямабуси), но их интересовали не столько открывающиеся с вершины красоты, сколько возможность совершить моления, достичь бессмертия (долголетия), приобщиться к сакральному, а не к прекрасному. Представители официальной (самурайской и аристократической) культуры относились к таким паломникам с пренебрежением, считали их «темными», грубыми, полными предрассудков. Однако под влиянием европейских взглядов о прекрасном образованные японцы стали занимать в пространстве и другую, «вершинную» точку зрения. Сига Сигэтака писал: «Если подняться на самую вершину и взглянуть вниз, то увидишь, как у подножия клубятся облака, ты увидишь, как надвигается на тебя бескрайний простор равнинного мира, ты сможешь уместить этот мир на своей ладони, ты ощутишь себя не принадлежностью человеческого мира — ты ощутишь себя так, будто находишься в небесах, будто ты смотришь на землю с другой планеты — грудь ширится, воспаряет дух… В общем, горы — это самое замечательное явление природы, самое величественное и мощное, самое высоко–чистое, самое священное» (Сига Сигэтака 1995: 203).

Сига Сигэтака пропагандировал хайкинг, сам же он никогда не поднимался на высокие горы. Возможно, это отчасти связано с его тучностью. Кажется, самой высокой горой, которую он «покорил», была гора Цукуба (преф. Ибараки) высотой в 877 метров. В то же самое время публика воспринимала его как бывалого покорителя гор, потому что его описания гор обладали художественной убедительностью.

В этом разделе автор констатирует, что японские реки отличаются бурным течением, порожистостью, водопадами. Они коротки и малопригодны для транспортного сообщения. В то же самое время энергия падающей воды может быть успешно использована для устройства водяных колес и строительства электростанций. Сига Сигэтака приводит достаточно многочисленные описания рек, принадлежащие кисти японских литераторов, и утверждает, что наличие таких рек придает пейзажу «красоту, необычность и величественность» (Там же: 298). Разумеется, «ни китайцы, ни англичане не могут наблюдать в своих странах ничего подобного» (Там же: 268). Собственная концепция настолько овладевает автором, что, говоря о «полноводных» японских реках, он совершенно «забывает» упомянуть о том, что в засушливый сезон многие из них превращаются в жалкие ручейки. Взгляд Сига обладал свойством избирательности, он видел только то, что хотели видеть его соотечественники.

Гора Фудзи занимает совершенно особое место в рассуждениях Сига Сигэтака. Она занимала в его мыслях настолько много места, что своего старшего сына он назвал в честь этой горы — Фудзио (Фудзи + мужчина). Сига Сигэтака видит в Фудзи непревзойденный образец и находит, что «Фудзи воистину является эталоном для знаменитых гор всего мира» (Сига Сигэтака 1995: 97). Что до многих других гор Японии, которые благодаря своему вулканическому происхождению обладают схожей с Фудзи формой, то Сига именует их «малыми Фудзи». Именно такое неофициальное наименование было широко распространено в тогдашней Японии.

В своей книге Сига перечисляет 20 «местных Фудзи» на территории от Хоккайдо до Кюсю, но на самом деле таких Фудзи насчитывалось намного больше. Поэтому Фудзи — это не только символ красоты и величественности. Она не только «клонируется» на территории самой страны. Фудзи выступает также в качестве инструмента «символической экспансии» или «эстетического империализма». Сига Сигэтака пишет, что когда Шаньдунский полуостров станет частью Японской империи, то тогда священная для китайцев гора Тайшань, на которой древние китайские императоры молились богам Неба и Земли, будет переименована в «шаньдунскую Фудзи». Та же судьба ожидает и самую высокую гору Тайваня. И тогда японские литераторы и художники получат новый «природный материал», создадут новые шедевры и сумеют воспеть красоту этих «новых Фудзи» лучше, чем сумели сделать это их предшественники. Увеличится также и материал для автора «Японского ландшафта», который получит возможность для расширенного переиздания (Там же: 319–320).

Сига Сигэтака полностью игнорирует экономический аспект колониализма, он не говорит о том, что расширение территории Японии может быть «выгодно». Точно так же, как и многие его читатели, он испытывал от территориальных приобретений прежде всего радость поэтическо–эстетического свойства. Эти люди оперировали не миром вещным, а миром символическим. Недаром Сига Сигэтака говорит не о расширении территории страны, а о «расширении карты нашей империи».