Александр Мещеряков - Традиционная Япония: обязанности взрослых и радости старцев

В традиционной Японии не отягощенная болезнями старость понималась как самое счастливое время жизни. Отсутствие обязанностей, свободное время, уважение и забота со стороны окружающих делали старость желанной порой. Но путь к старости лежал через детство, юность, молодость и зрелость. В данной статье мы описываем принятые в традиционной Японии возрастные градации, рассматриваем права и обязанности каждой возрастной категории. Под традиционной Японией понимается период сёгуната Токугава (1603–1867), когда сформировалась культура, которая выработала те ценности и тот язык описания, которые послужили основой и для строительства культуры новейшего времени.

После долгих междоусобных войн режим сёгунов Токугава сумел обеспечить длительный мир, что радикально сказалось на общем восприятии жизни. В качестве официальной идеологии жизнеотвергающий буддизм сменило конфуцианство с его жизнеутверждающими установками. Если раньше этот мир воспринимался как юдоль печали и считалось, что золотой век остался далеко позади, то теперь господствуют совсем другие настроения.

Известный астролог и географ Нисикава Дзёкэн (1648–1724) утверждал: нет никаких оснований считать, что прошлое было в чем–то лучше настоящего. В качестве доказательства этого положения он приводил такие резоны: нынешнее население стало намного больше, чем в прошлом, а продолжительность жизни отдельного человека стала длиннее — ведь общий строй жизни стал «спокойнее», а питание лучше. Нынешние люди вовсе не уступают людям древности в «мудрости», поскольку теперь они читают книг «в десять раз больше». «Злодеи» бывали и раньше, и нет никаких оснований считать, что их число теперь увеличилось. Нисикава не видит никакой деградации и в природе — камышовка как пела весной, так и поет сегодня, ласточки неизменно прилетают ко дню весеннего равноденствия, а улетают к равноденствию осеннему. С прежней регулярностью совершают свои перелеты гуси, отмеряет время кукушка. Как и в прежние времена, собака прибивается к человеку, кошка ловит мышей, волы и лошади покорно везут свою поклажу. Целительная сила растительных снадобий не утратила действенности, деревья по–прежнему годны для строительства жилищ. Камни остались теми же самыми по размерам и свойствам, что и в далеком прошлом. И если сама природа осталась неизменной, то было бы нелепым думать, что человек деградировал [1] Нисикава Дзёкэн. Нихон суйдо ко. Суйдо кайбэн. Каи цусё ко. Токио: «Иванами», 1988. С. 32–36. .

Нынешняя мирная жизнь приводила в восторг мыслителей самого разного толка, сегодняшнее бытие противопоставлялось временам глубокой древности, когда люди жили в землянках, не имели одежды и не возделывали злаков. Оптимистичное восприятие мира самым непосредственным образом повлияло и на оценки человеческой жизни.

В японском восприятии младенцу требовалось некоторое время, для того чтобы превратиться в «настоящего» человека. В течение нескольких дней после рождения младенца не одевали в предназначенную для него одежду, а кутали в материнскую или отцовскую набедренную повязку или в некое подобие пеленки. Лишь после наречения имени младенца (на седьмой день после рождения) и посещения синтоистского святилища (на тридцатый день), когда ребенка предъявляли богам (часто для лучшей коммуникации с ними его вынуждали там плакать), он получал «человеческий» статус и имел право на личную одежду, которая маркировала его пол (темная или черная — для мальчиков, красная — для девочек). Затем младенца регистрировали в буддийском храме и вносили в подворные списки. Теперь он получал право на жизнь и становился «настоящим» человеком. До этого времени его право на жизнь было ограниченным — в крестьянской среде инфантицид был достаточно распространенным явлением.

Перед тем как стать взрослым, ребенок проходил несколько возрастных этапов. До семи лет он вел вполне привольный образ жизни, предаваясь играм. На его поведение накладывалось крайне мало ограничений. После достижения семилетнего возраста начиналась подготовка к взрослой жизни. Среди самурайства и горожан главная цель такой подготовки заключалась в обучении церемониальности (яп. рэй ), с помощью которой поддерживалась строгая социальная иерархия. Церемониальные нормы предписывали человеку «правильное» телесное и речевое поведение во взрослом обществе. Эти регламентации охватывали все стороны публичного поведения. Учебники по церемониальному поведению также подчеркивали необходимость изучения чайной церемонии — потому что все движения во время ее проведения отличаются крайней формализованностью [2] Подр. см.: А. Н. Мещеряков. Стать японцем. Топография тела и его приключения. М.: «Наталис», 2014. .

Воспитатель должен был научить ребенка его месту в социуме, где есть отец и мать, старшие братья, сестры, дядья и тетки, старшие по возрасту, которым надлежит беспрекословно повиноваться и служить. Эти церемониально–этикетные нормы были направлены на избегание непредсказуемого поведения, закрепляли социальную иерархию («знание различий между высоким и низким и есть ритуал [церемониальность]» [3] Цит. по: Карелова Л. Б. У истоков японской трудовой этики. М.: Восточная литература, 2007. С. 132, 117. ), формулировали нормы общения и таким образом препятствовали генерированию непредсказуемых событий, то есть выступали в качестве своеобразного «замедлителя» истории.

В это время поведенческий канон подростка был зафиксирован в тексте под названием «24 примера сыновней почтительности». Примеры были взяты из китайской жизни, но в то время это только добавляло им авторитетности. В частности, там повествовалось о мальчике У Мэне. Поскольку комары нещадно жалили его нищих родителей (у них в доме не было даже занавесок), он на ночь набрасывал свою одежонку на них, а сам подставлял голое тело кровососам, отвлекая их внимание от отца с матерью [4] Гэндзи–обезьяна. Японские рассказы XIV–XVI веков. Отоги–дзоси. Перевод М. В. Торопыгиной. СПб.: Академический проект, 1994. С. 238–239. . В другой истории фигурировал мальчик Ван Сянь. Его злой мачехе в лютую зиму захотелось отведать свеженькой рыбки. Подойдя к реке, он разделся, растопил жаром своего тела лед — из полыньи выпрыгнули две рыбины, которыми он и накормил мачеху.

Переход подростка во взрослое состояние происходил в возрасте 13–15 лет. Он маркировался церемонией гэмпуку , которая происходила в синтоистском святилище. Во время этой церемонии подросток получал взрослую одежду (она была более строгих цветов, чем детская), головной убор, прическу и имя.