Александр Мещеряков - Упразднение тела: японский тоталитаризм и культ смерти

В 1943 году Япония потеряла два острова на Алеутском архипелаге, отвоеванном у Америки. Гарнизон Кыски успешно эвакуировался, гарнизон Атту был полностью истреблен американцами. После убийственных бомбардировок японские солдаты (обессилевшие от голода, лишенные боезапаса, раненые, контуженые) не сдались, а поднялись в полный рост и пошли в последнюю смертельную атаку, не имея никаких шансов ни на спасение, ни на победу. О Кыски японская пресса почти не писала, хотя по всем меркам военного искусства это была успешно проведенная операция, спасшая гарнизон от неминуемой смерти. Именно солдаты с Атту превратились в метафору доблестного служения родине и императору. Погибая на поле боя, японец становился «ратным богом», который защищает Японию. И чем больше было таких смертей, тем сильнее становилась Япония. «Правильная» смерть служила мерилом жизни, смывала грехи и открывала путь к миру. Считалось, что с окончанием войны настанет вечный мир и «ратные боги» превратятся в «богов мира».

Смерть на поле боя была эквивалентом персонального очистительного ритуала, предвестником общей победы и вечного мира. «Смерть красит человека» — таково было убеждение японцев того некрофильного времени.

При этом утверждалось, что представители других народов на такую смерть не способны. Выдающийся певец японского духа писатель Хино Асихэй утверждал: «Как может вражеская Америка, избравшая мерилом исключительно цифры и вещи, понять красоту духа, который не имеет отношения ни к цифрам, ни к вещам? По отношению к японским воинам, которые, даже находясь в меньшинстве, сражаются до последнего солдата, американцы способны почувствовать лишь испуганное удивление. Поголовная и добровольная смерть японских воинов способна вызвать у врага лишь чувства бессмысленности и ужаса — ведь враг не ведает красоты смерти».

Таким образом, японцы и иностранцы различались не только по способу жить (беззаветное служение японца императору), но и по способу умирать, который тоже являлся одним из средств служения и проявления верноподданничества.

Противник представлялся не столько мишенью, сколько средством для пестования духа. При таком настрое, когда главным жизненным актом являлась собственная смерть, соображения военной тактики и целесообразности отходили на второй план. Смерть летчика была для страны потерей. Потеря сына была для семьи трагедией. Однако ни сами воины, ни командование не думали о том, что следует беречь жизнь. Японский воин середины ХХ века действительно походил на средневекового самурая. Для того тоже самым главным было избежать индивидуального позора. Думать о спасении означало дорожить своей жизнью. А это противоречило кодексу чести. Мысль о том, что ты сделал все для победы, была важнее самой победы. Мысль о том, что после смерти твоим родственникам доставят ящик, перевязанный крест–накрест веревками (знак позорной смерти), заставляла искать смерти на поле боя. Проиграть битву не означало покрыть себя позором. Позором были страх смерти и малодушие. Японские пленные не доставляли хлопот победителям — по той причине, что воины императорской армии в плен не сдавались ни при каких обстоятельствах. Они не знали, что такое белый флаг. Они предпочитали совершить харакири, пустить пулю в лоб, подорвать себя гранатой, броситься на врага без оружия, чтобы быть застреленным. Победа над собой означала для них победу вообще. В плен попадали только тяжелораненые и контуженые. Во время Второй мировой войны на 120 погибших японцев приходился только один человек, попавший в плен. В войсках западных стран на трех убитых приходился один пленный.

Главным экономическим ресурсом военной Японии и ее чудо–оружием были люди. Американцы испытывали перед камикадзе ужас, но американские вооружения были настолько совершеннее, что никакой героизм японцев не мог спасти положения. То, что выглядело актом героизма для каждого японского солдата в отдельности, для страны оказалось актом бессилия. Япония не испытывала недостатка в героях, но ей не хватало ни самолетов, ни хоть сколько–нибудь опытных пилотов.

В старых императорских указах японский народ временами именовался «зеленой травой». В основе этого термина лежит убеждение, что люди плодятся и растут сами собой. В подсознании руководителей тоталитарной страны все оставалось по–прежнему. Япония воевала не столько умением, сколько числом. Культ героической смерти — неотъемлемая часть войны, особенно характерный для тоталитарных стран. Однако ни в нацистской Германии, ни в Советском Союзе он не достигал такой интенсивности, как в Японии.

Итак, «смертецентричность» японцев отнюдь не является их врожденным свойством. До начала модернизации отношение к смерти было весьма сбалансированным, от человека требовалось иметь здоровое тело, чтобы исполнять семейные обязанности. С превращением Японии в тоталитарное государство мы наблюдаем процесс «национализации тела» и превращение его в собственность государства. Вместе с милитаризацией этого государства главной обязанностью японца становится жертвенная смерть.

В современной Японии культ смерти отсутствует, идея гибели за родину или императора не пользуется широкой популярностью. Вопреки расхожему мнению, и число самоубийств там отнюдь не зашкаливает, а находится на уровне других развитых стран. Нынешние японцы хотят жить долго и преуспели в этом деле: продолжительность жизни в Японии — самая большая в мире. Впрочем, заботясь о долголетии, японец все равно меньше европейца боится смерти, которая воспринимается как часть жизни. Но в одной статье обо всем не расскажешь…

Mitford's Japan. Memoirs and Recollections 1866–1906. Edited and Introduced by Hugh Cortazzi. Japan Library, 2002. P. 85–87.

Томомацу Энтай. Воззрения японцев на смерть // М. П. Григорьев. Лик Японии. Переводы и эссе. М.: Издание Института буддизма, 1997. С. 256–257.