Андрей Зорин - Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

История взаимоотношений Карамзина с розенкрейцерским кругом полна неясностей. Неизвестно, отправился ли он в заграничную поездку по собственной инициативе и «на собственный кошт», или же она планировалась и финансировалась его старшими товарищами по масонским работам. Столь же неочевидными остаются хронология, природа и суть конфликта, произошедшего у писателя с частью его наставников.

Дж.-Б. Дамон-Ортолани. Портрет Николая Михайловича Карамзина

Слухи о том, что Карамзин путешествовал по Европе на масонские деньги, распространились или во время его пребывания за границей, или сразу же по возвращении. Связь писателя с Дружеским ученым обществом естественным образом наводила власти на подозрения. 3 февраля 1791 года во время пребывания в Москве А. А. Безбородко, так и не решившегося отдать приказ о начале следствия, И. В. Лопухин писал в Берлин Кутузову о том, что подобные подозрения, в частности, испытывает московский главнокомандующий князь А. А. Прозоровский:

Ты спрашиваешь меня любезный друг о Карамзине. Еще скажу тебе при сем о ложных заключениях здешнего главнокомандующего. Он говорит, что Карамзин ученик Новикова и на его иждивении посылан был в чужие краи, мартинист и пр. Возможно ли так все неверно знать, при такой охоте все разведывать и разыскивать, и можно ли так думать, читая журнал Карамзина, который совсем анти того, что разумеют под мартинизмом и которого никто более не отвращал от пустаго и ему убыточнаго вояжу как Новиков, да и те из его знакомых, кои слывут мартинистами (Там же, 89).

Как и все участники масонской переписки, Лопухин рассчитывал на перлюстрацию и потому мог не быть вполне искренним, тем более что и он, и его корреспондент прекрасно знали, что Карамзин до своего отъезда действительно был «учеником Новикова». Однако сведения об интересе Прозоровского к обстоятельствам заграничной поездки Карамзина вполне достоверны. Позднее, во время следствия, князь должен был допросить Трубецкого, Тургенева и Лопухина по составленному для него императрицей вопроснику, специальный пункт которого был посвящен лицам, побывавшим в «чужих краях». Карамзина в этом перечне не было, однако показания на этот счет были все же взяты у Трубецкого, ответившего, что Карамзин от Общества «посылаем не был, а ездил ваяжиром на свои деньги» (Шторм 1960: 150). Спрашивать об этом лучше знакомых с писателем Лопухина и Тургенева Прозоровский не стал. 10 августа 1792 года он извещал государыню:

Призвав к себе князя Николая Трубецкого по вложенным от вашего величества пунктам, учинил допрос, прибавя только во оный одного Карамзина, как оный был в чужих краях, и их прежде общества. Но увидя из первого допроса князя Трубецкого, что он посылан был не от них, то в последующих исключил (Илловайский 1863: 79–80).

Свидетельства самого Карамзина относятся к более позднему времени и весьма противоречивы. По воспоминаниям Н.И. Греча, Карамзин рассказывал ему, что объявил собратьям о своем решении оставить масонские работы перед отъездом, те сожалели, но расстались с ним «дружелюбно» и даже дали в его честь прощальный обед (см.: Там же, 68–69). Напротив того, Ф. Н. Глинка записал рассказ Карамзина о том, как во время своего путешествия он покупал книги на «путевые деньги», выделенные ему на пропитание Дружеским ученым обществом (Шторм 1960: 150–151). Очевидно, что розенкрейцеры не стали бы оплачивать путешествие ренегата, покинувшего их ряды.

Столь же различно высказываются по этому вопросу и первые биографы Карамзина, еще имевшие возможность общаться с лично знавшими его людьми. А. В. Старчевский писал, что план путешествия писателя составлял С. И. Гамалея (Старчевский 1849: 49). Устное предание, согласно которому Карамзин «путешествовал на счет Дружеского общества и по инструкции, написанной для него другом Новикова Гамалеей», дошло и до Н. С. Тихонравова (Тихонравов 1898: 273). С другой стороны, М. П. Погодин, приведший, в частности, свидетельство Греча, утверждал, что Карамзин потратил на свою поездку 1800 рублей, взятых им вперед доходов от имения (Погодин 1866 I: 169). Впрочем, как замечает Г. Панофски, этой суммы никак не могло хватить на предпринятое им путешествие (Panofsky 2010: 66) [53]. Компромиссной точки зрения придерживался М. Н. Лонгинов, допускавший, что Карамзин мог пользоваться наставлениями Гамалеи, но отрицавший возможность финансирования его путешествия розенкрейцерами (Лонгинов 1867: 298).

Трудно подозревать Греча или Глинку в невнимании к словам прославленного современника или в заведомой недобросовестности. Да и сам Карамзин, насколько известно, не был склонен к выдумкам. Зато он был мастером умолчаний, недомолвок и полуправд, едва ли не превзошедшим своих наставников по ордену в искусстве доносить до разной аудитории совершенно разные сообщения, не уклоняясь при этом от истины.

«Сколько лет путешествие было приятнейшей мечтою моего воображения?» – говорится в первом фрагменте «Писем русского путешественника» (Карамзин 1984: 5). Это признание полностью соответствует действительности. Еще в 1786 году Карамзин вступил в переписку с Лафатером, мыслителем и писателем, пользовавшимся в розенкрейцерской среде исключительным авторитетом. Один из создателей ордена И. Г. Шварц ставил его рядом с Якобом Беме (см.: Леманн-Карли 1996: 156). Несомненно, эта инициатива двадцатилетнего энтузиаста была одобрена его старшими собратьями, как минимум И. П. Тургеневым, который получал рукописный журнал Лафатера «Ручная библиотека для друзей» («Hand-Bibliothek für Freunde») – собрание извлечений из его писем и наставлений, три раза в год рассылавшихся по закрытой подписке поклонникам философа по всей Европе [54]. Тургенев распространял этот журнал в своем кругу. Как раз в 1786–1787 годах Е. В. Хераскова благодарила его за присылку очередных выпусков (Беспалова, Рыкова 2011: 242, 247). В своем первом письме Лафатеру Карамзин упоминает об Иване Петровиче, которого он называет «достойным мужем», спасшим его от «конечной погибели» и вернувшим на путь добродетели (Карамзин 1984: 465).

Весной 1787 года Карамзин писал Лафатеру, что надеется в следующем году увидеть его в Цюрихе (Там же, 469). В ту пору будущий путешественник еще был исправным учеником московских розенкрейцеров и не мог отправиться в путь без их одобрения. Вероятно, он рассчитывал такое одобрение получить. Примерно в это же время в Берлин в поисках высшей масонской премудрости уехал его старший товарищ А. М. Кутузов (Барсков 1915: XXXIV), впоследствии писавший А. И. Плещеевой, что еще до отъезда знал о намерении Карамзина ехать в чужие края и что им приходилось «часто спорить» на эту тему (Там же, 58).