Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

По сути, это тот же бунт, что и у Ступака, с той лишь разницей, что Ступаку суждена хоть и ублюдочная, но все-таки жизнь (долго ли он будет помнить о том, что она ублюдочная, — иной вопрос), а солдат обречен на гибель. Но, ткнув финкой своего мучителя и сбежав из части, он об этом, конечно, не знает.

Бомж. Его побег в зону тоже связан со службой в армии, вернее, с тем, что его оттуда выгнали. А служил он, в отличие от солдата, больше двадцати лет. Был офицером, зампотехом в одной из заполярных частей, незаменимым человеком, дело свое любил, выпивал, в общем, не больше других, но попал под горячую руку амбициозного генерала и был с треском отправлен на гражданку. Здесь, может быть, и сумел бы себя найти, но жизнь обернулась к нему жестокой стороной — бросила жена, гаишники отобрали права и т. д., — и он ударился в запои. Один раз ему удалось даже вылечиться, но не удержался и снова запил. Сначала с собутыльником прятался на заброшенной даче возле зоны, потом их оттуда вытурила милиция, да еще хотела навесить дело об ограблении этой самой дачи — так он и оказался в зоне.

Совсем неплохой, до увольнения из армии худо-бедно вписывавшийся в систему и уж вовсе не заслуживающий уготованной ему гибели человек.

Оба героя совсем не похожи один на другого. И оба оказались в одинаковой ситуации — выброшенными за борт жизни. Причем в самом что ни на есть буквальном смысле: Чернобыльская зона — это и есть «за бортом жизни». Корабль уплыл, и надеяться не на что.

Светлана Алексиевич [369], автор переведенной на многие языки книги «Чернобыльская молитва», и в самой книге, и в устных и печатных выступлениях говорила, что после Чернобыля мы стали жить в новой реальности.

Правда, очень многие этого не заметили.

Быков заметил.

Вспомним его «военные» произведения. Пусть его замечательные герои безвинно гибнут во цвете лет или даже совсем юными — но им, по крайней мере, есть за что сражаться. Или против кого — будь то фашисты или собственные политруки, предатели, трусы, карьеристы.

Ни у солдата, ни у бомжа на зоне нет никакого конкретного врага (по большому-то счету, не было и за ее пределами, но это отдельный разговор). Есть радиация, которая не щадит ни правых, ни виноватых — никого. Вот он — враг. Но что она такое и как с ней бороться — не знает никто. Смерть может нести все что угодно — и в первую очередь родная природа, столь любимая прежде солдатом.

Хвойный лес между тем был полон шума ветра, который постоянно шел сверху и старался приглушить все остальные лесные звуки. Солдат, однако, уже научился в привычных голосах леса ловить отдельные звуки, слух у него был всегда насторожен. Но внизу под хвоями, среди молодой поросли было почти тихо, только деликатно трепетала свежая зелень березок. Забросанная мелкими шишками земля была еще по-весеннему голой и серой, разве что там-сям зеленел черничник, да, как всегда, на возвышенностях выступали лапки белого моха, ступать по которым было мягко, словно дома по ковру [370].

Дома!.. Хотя описания красоты и очарования окружающего мира не уходят со страниц романа до его конца, ни лес, ни река, ни озеро, ни звери, ни насекомые — никто и ничто не проявляет дружелюбия к человеку. Обоим несчастным природа кажется какой-то сверхъестественной силой, привидением, а то и всемогущим комендантом пожизненной тюрьмы. Почему нет птиц в этом весеннем лесу? Рыба, когда-то переполнявшая голубые белорусские озера, почти полностью ушла из них, а та, что осталась, стремительно мутирует. Приятели по несчастью обосновались около брошенного поля, где остался невыбранный зимний картофель. Однако и вид этой картошки свидетельствовал о биологической мутации. Жабы, которых с голодухи они научились ловить и есть, тоже изменились, они противоестественно огромны и агрессивны.

Что остается делать людям в таких условиях? Либо сразу сдаться (но как? — они же сбежали сюда, чтобы сохранить себе жизнь), либо продолжать изо дня в день добывать себе смертоносное пропитание и надеяться на то, что как-нибудь пронесет.

Голод, мучающий солдата с момента его первого появления перед читателем, продолжает его преследовать до последних минут существования, уступив место перед самым его концом страшному чувству одиночества. Так, вместо эпитафии читаем: «Солдат остался один в этом прекрасном и страшном лесу» [371].

Бог, вера, обряды и потусторонняя сила до 1970-х годов были нечастыми гостями на страницах произведений Быкова, получившего образование в советскую эпоху. Как мы отмечали раньше, в эти работы вера в Бога если и входила, то только в финале повествования, вселяя надежду в души обездоленных. Явление Бога в «Волчьей яме» отличается во всех отношениях от предыдущих работ Быкова — и по времени, и по функции, и по месту. Во-первых, в романе имя Бога появляется в самом начале произведения, и оно неотделимо от окружающей природы. Во-вторых, солдат думает, что функция Бога — наказать его, солдата, за его грехи голодом. Однако очень скоро понятия и мысли о Боге исчезают из произведения, словно подтверждая постулат экзистенциалистов о том, что Бога нет. Место Бога мгновенно заступает мощная система суеверий, причем часть из них — наследство культуры солдата, часть придумывает он сам, а некоторые приходят от бомжа, его временного компаньона.

Дезинформация окружала всех и вся как в советском, так и в постсоветском пространстве. Произведя сонм знаков, примет, мифов и легенд, она заменила веру большинству населения бывшей советской земли. Суть этой системы суеверий — в ее детальных — частных и общих — противоречиях. Так, бомж искренне считает, что его радиация не коснется, так как он законсервирован количеством выпитого в его жизни алкоголя. Солдат верит в то, что его защитит от радиации его трезвенность. Вездесущая и неведомая, невидимая радиация — главный предмет фольклора этих напарников по несчастью.

«Волчью яму» можно прочитать как беспощадное социальное произведение — и тогда мы увидим, откуда взялся и к чему привел «духовный Чернобыль» — тот, который вел к Чернобыльской катастрофе и, увы, ею не завершился. Как вместо того, чтобы очиститься, общество еще сильней озверело.

В повести есть такой персонаж — дед по имени Карп, живущий на хуторе на границе зоны. Из деревни все уехали, он, наоборот, остался и даже завел неплохое хозяйство. Солдат с удовольствием вспоминает, как в начале бродяжничества тот его приютил. Для солдата Карп — символ душевного здоровья и сопротивляемости радиации. Он не пьет, его урожай и животные не подвержены мутациям, радиация его не берет — чудо! Значит, есть надежда… Для Быкова Карп — символ потенциала белорусского крестьянина: как только Советы и колхозы от него отцепились, он достиг финансовой независимости и материального благополучия.