Петр Радечко - Реабилитированный Есенин

Так кровавый террор, неустанно воспеваемый А. Мариенгофом, захватил в свои жернова лучшего поэта страны – Сергея Есенина.

Благодаря этой тщательно спланированной провокации Есенин, вместо того чтобы сидеть в президиуме торжественного собрания в Доме поэтов, оказался в ВЧК. Вместе с друзьями. А славу создателей Союза поэтов пожинали Мариенгоф и Шершеневич.

Стараниями помешанных на перманентной революции журналистов «Дело четырех поэтов» имело широкий общественный резонанс. Все газеты взахлеб ругали «литераторов-антисемитов», но более всего грязь лилась на светлую голову Есенина. Ему припоминали пьяные скандалы и в «Стойле Пегаса» 15 сентября, и у Мани-Лейба.

Приехали обвинители даже из Америки, что явно свидетельствовало об организованности травли русского гения-патриота. Его приучали бояться милиции, что и сейчас многие исследователи, особенно западные, выдают чуть ли не наследственной болезнью Есенина.

Защитил поэтов товарищеский суд литераторов, которые в большинстве своем выступили с осуждением гнусной провокации. Особенно вескими аргументами явились выступления литераторов-евреев: В. Львова-Рогачевского, А. Эфроса, А. Соболя, В. Полонского (Гусина) и других, которые подчеркнули, что за многие годы знакомства и дружбы с поэтами не ощущали у них чувства антисемитизма.

И только от «лучшего друга» Анатолия Борисовича Мариенгофа и главного теоретика имажинизма Вадима Габриэлевича Шершеневича Есенин не дождался абсолютно никакой поддержки. Впрочем, златоуст Шершеневич, при желании, смог бы защитить поэта один. Но зависть к таланту собрата по образу удержала его.

Газета «Рабочая Москва», как и все остальные, продолжавшая травлю поэтов после решения товарищеского суда, в № 279 от 12 декабря так высказалась относительно обвинительной речи «образоносца»:

«Поэт Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить».

Однако эта газета умолчала о том, что Мариенгоф тоже обвинил Есенина в антисемитизме.

От такого коварства «лучшего друга» действительно трудно было остаться в нормальном состоянии и обойтись, если не без помощи, то хотя бы без «заступничества» врачей. Потому что выдержать подобную травлю «кукишей» всеми газетами было невозможно.

Притом одно дело, когда этим занимались троцкистские прихвостни Сосновские Безыменские, Волины, Родовы, Лелевичи, Авербахи, Ингуловы, Крученыхи и прочие, но совсем другое, когда к этой гнусной своре подключился самый маститый фельетонист «Правды», еще совсем недавно вполне дружески относившийся к Есенину – Михаил Кольцов (Фридлянд).

В свое время автору этих строк довелось защищать дипломную работу в университете по творчеству названного фельетониста. И хотя она была единодушно оценена на «отлично», в исследовании был допущен существенный пробел. А именно – не была обнаружена публикация Михаила Кольцова по «Делу четырех поэтов». А его выводы и сравнение оказались куда серьезнее других.

Ругая еврейских интеллигентов, «берущих под свою защиту антисемитов», фельетонист сравнил мюнхенскую пивную, где «провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа» с московской пивной, в которой «основано национальное литературное объединение “Россияне”».

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе, Есенин, и альманах «Россияне», с идеей о выпуске которого ты ходил к Троцкому!

Непоследовательность Троцкого в отношениях с людьми проявлялась нередко. Как с политиками в дореволюционное время, так и с командирами в годы гражданской войны. Именно за эту черту характера Ленин обозвал его Иудушкой.

После отказа Есенина «плясать под дудку» вождя, он тут же ощутил на себе его гнев.

Но во всей этой гнусной истории травли Есенина как ярого антисемита, начавшейся после скандала у Мани-Лейбы и не прекращающейся до смерти поэта, есть один удивительный нюанс. Начиная с 1927 года, когда в стране с подачи Бухарина развернулась борьба с «есенинщиной» и до ее завершения в послевоенное время, никто ни словом не обмолвился об антисемитизме Есенина.

Обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, но не в этом. Выходит, что антисемитом поэт все-таки не был!!!

Жестокая травля поэта в печати, два открытых уголовных дела, положение бездомного бродяги, отказ многих изданий печатать стихи, необходимость помогать родителям в строительстве дома в деревне взамен сгоревшего, забота о сестре, о собственных детях – резко сказались на его здоровье. 17 декабря 1923 года Есенин вынужден был лечь в профилакторий профессиональных заболеваний имени Шумской (Полянка, 52).

Как загнанный зверь, поэт готов был на последний шаг. Он пишет статью (своего рода завещание) «Россияне»:

«Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но ничуть перед искусством.

Выработав себе точку зрения общего фронта, где всякий туман может казаться для близоруких глаз за опасное войско, эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы.

– Рр-а-сходись, – мол – так твою, так-то. Где это написано, чтобы собирались по вечерам и песни пели?

Некоторые типы, находясь в такой блаженной одури и упоенные тем, что на скотном дворе и хавронья сходит за царицу, дошли до того, что и впрямь стали отстаивать точку зрения скотного двора. Сие относится к тому типу, который часто подписывается фамилией Сосновский».

Не обходит вниманием в этой статье С. Есенин и «любимого им», по мнению многих, вождя Льва Троцкого: «Уже давно стало явным фактом, как бы ни хвалил и не рекомендовал Троцкий разных Безымянских (так! – П. Р. ), что пролетарскому искусству грош цена, за исключением Герасимова, Александровского, Кириллова и некоторых других, но и этих, кажется, «заехали», как выражается Борис Волин, еще более кретинистый, чем Сосновский.

Бездарнейшая группа мелких интриганов и репортерских карьеристов выдвинула журнал, который наз(ывается) «На посту».

Но, немного поостыв, Есенин оставляет эту статью неоконченной. Ведь все равно ее здесь ни в одной газете или журнале не опубликуешь. А за границей? Так все его письма читаются и подобную крамолу туда не выпустят. И если уж на заседание товарищеского суда литераторов по «Делу четырех поэтов» специально явились «товарищи» из Америки, статью для чекистов они перешлют обязательно. Народ об этом и не узнает, а ему отвечать придется. Уж такая она – свобода, завоеванная россиянами в ходе большевистского переворота и гражданской войны.