Петр Радечко - Реабилитированный Есенин

С другой стороны, вся эта нелепая сценка с доставкой чемодана или чемоданов, которые в творениях Мариенгофа американские негры бросают в одном случае «почти со второго этажа», а в другом – «с третьего», понадобилась ему, чтобы убедить читателей в своей честности, порядочности, во что Есенин якобы всегда верил и которые ценил больше, чем в ком-нибудь другом. И потому привез вещи сюда на сохранность.

Однако откроем книгу руководителя студии Айседоры Дункан Ильи Шнейдера «Встречи с Есениным» (с. 75) и найдем подтверждение злостной клеветы бывшего «образоносца»:

«Вечером он опять не пришел, а ночью вернулся с целой компанией, которая к утру исчезла вместе с Есениным, сильно облегчившим его чемоданы: он щедро раздавал случайным спутникам все, что попадало под руку».

Как видим, чемоданов было несколько, и никто у него ничего не воровал, а поэт сам щедро раздавал свои вещи.

Впрочем, если мы откроем эту книгу (с. 24), где Илья Ильич рассказывает о первых словах Айседоры при ее знакомстве с Есениным, то сможем прочитать такую любопытную и всеобъемлющую фразу: « Это единственный верно описанный Анатолием Мариенгофом эпизод из эпопеи Дункан – Есенин в его нашумевшем «Романе без вранья». Ее, эту фразу, стоило бы знать всем тем, кто берется писать о Есенине со слов его «лучшего друга» Мариенгофа! (курсив мой. – П. Р. ).

Есть и еще некоторые аспекты, из-за которых врал Мариенгоф в данном случае. Он явно отводит подозрения читателей от мысли, что и «лучшему другу» что-то перепало из привезенного Есениным барахла. Ведь если мы поверим, что на самом деле единственный американский «кофер» попал в квартиру Мариенгофа только в марте 1924 года со рваными перчатками и залитыми вином сорочками, то нам остается только посочувствовать «лучшему другу»-заботнику и печальнику, что ему кроме 100 рублей на возвращение из Одессы так ничего и не досталось. И все из-за воровок сестер и таких же хапуг, открыто презираемых «образоносцем» крестьянских поэтов Василия Наседкина, Петра Орешина, Николая Клюева, Ивана Приблудного. За прошедшие полгода они все присвоили себе. Время ведь было такое, что Есенин писал:

А сам однажды подарил редактору журнала «Красная новь» А. Воронскому спички – единственное, что можно было купить в магазинах без особых проблем. Никак старались обеспечить всех для разжигания мировой революции!

Но… Удивительное дело: порвав свои отношения с Мариенгофом, Есенин перебрался к Галине Бениславской, где позже поселились его сестры, и снова начал дружить (уже до самой смерти!) с теми же Петром Орешиным, Василием Наседкиным, Иваном Приблудным, которых, как подло писал «образоносец», поэт якобы называл ворами. О бывшем же «лучшем друге» и слышать не хотел!

А вот что написала в своих воспоминаниях, опубликованных полностью в книге ее дочери Наталии Есениной «В семье родной» (с. 230–231), сестра поэта Екатерина: «За время его отъезда Мариенгоф женился и покрылся ржавчиной. Сергей нервничал, метался и стал пьянствовать, чего с ним до этого не случалось. <���…>

Сергей был одинок и походил на человека, который потерял все, что было дорого. Его заграничные сундуки стояли посреди комнаты, и он не хотел как-нибудь лучше расставить их. “Не надо пока трогать, – сказал он мне”».

Опять-таки чемоданов было несколько. Но самое пикантное для нас в данной ситуации помещено в книге немного выше (с. 230):

«Сергей вернулся из-за границы. Когда я приехала из деревни, он жил в квартире Мариенгофа».

Так каким же образом сестра Катя могла обворовать Есенина, если до его переезда к Мариенгофу находилась в деревне? И, наконец, как могла участвовать в таком неприглядном деле младшая сестра Шура, которая только через год после возвращения Сергея попала в Москву?

И что после этого можно сказать о Мариенгофе? – Настоящий барон Мюнхгаузен! Притом, раскатывающий на сивом мерине! И соревнующийся с ним во вранье!

Да, было дело. В начале мая 1924 года в письме Галине Бениславской Есенин обозвал Ивана Приблудного вором. За то, что тот взял его гребень из черепахи, с которым поэта связывало какое-то суеверие. Но в каком контексте?! Галя сообщила Есенину, что Мариенгоф закрыл их совместное кафе «Стойло Пегаса», (чтобы открыть новое – «Калоша» на свое имя. – П. Р .) и собирается на все лето с женой ехать в Париж. Цитату из письма Есенина по этому поводу мы приводили выше:

«Да! Со “Стойлом” дело не чисто. Мариенгоф едет в Париж. Я или Вы делайте отсюда выводы. Сей вор хуже Приблудного. Мерзавец на пуговицах – опасней, так что напрасно радуетесь закрытию. А где мои деньги?

Я открывал Ассоциацию не для этих жуликов».

Но «этот жулик», Мариенгоф, не только постоянно «кормился» возле Есенина. «Мерзавец на пуговицах» обирал его, чинил всевозможные пакости, а после смерти гения расчетливо и подло мстил ему своей намеренной злостной ложью и клеветой.

Так что не прав Борис Большун, защищая «романиста». Приукрашивая отдельные моменты своих взаимоотношений с Есениным, потомок барона Мюнхгаузена не отказывается от своей старой привычки – беспардонно врать. Но по-новому. Уже меньше насмехаясь над Есениным, но при любой возможности стараясь подчеркнуть свое с ним единодушие, взаимопонимание. И таким образом вернуть себе звание лучшего друга Есенина.

Это касается не только таких эпизодов, как их якобы несогласие вместе с Есениным подписывать декларацию имажинистов, абсолютно иное освещение получило знакомство поэта с Айседорой и другие. В последующих книгах, окончательно озлобившийся Мариенгоф, охаивал всех и каждого.

Однако вернемся опять к его пресловутому «Роману без вранья» из книги «Как жил Есенин: мемуарная проза», в котором (с. 142–143) автор рассказывает о том, что он после продолжительной зарубежной поездки гостил у Василия Качалова. Спросил у того о Есенине и пообещал назавтра найти бывшего друга.

Якобы так получилось, что в это время Есенин сидел дома у Мариенгофа и ждал его, но не дождался. Назавтра с утра «романист» отправился на поиски бывшего друга, но «подходящие люди разводили руками».

А под вечер, – продолжает Мариенгоф, – когда глотал (чтобы только глотать) холодный суп, раздался звонок, который узнал я с мига, даром что не слышал его с полутысячу, если не более дней.

Пришел Есенин».

На этом «романист» закончил главу, не сказавши ни слова, о чем же и сколько говорили «друзья» после разлуки не в полутысячи дней, а практически в два года.

Сам по себе напрашивается вопрос: почему Мариенгоф ни словом не обмолвился о якобы примиренческом визите Есенина?

Некоторые авторы считают, что после этой встречи между Есениным и Мариенгофом установились едва ли не прежние дружеские отношения. Доказательство тому – повторный приход Есенина сюда через неделю, где его с радостью встречали, кормили и обогревали, что здесь он чувствовал себя, как дома.