Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

Представленные в наших материалах рассказы о домовом сводятся к сравнительно небольшому количеству тематических циклов (все сюжеты так или иначе порождены представлением о типичных функциях домового): 1) домовой вступает в общение с домочадцами, показывается им, предсказывает добро или зло; 2) любит или не любит скотину (сегодня почти не записываются); 3) переходит или не переходит в новый дом; 4) общается с другими духами.

К первой группе, самой многочисленной, относится весьма распространенный сюжетообразующий мотив о пророчестве домового: «И вот я проснулась от того, что как будто кто мягкий и мохнатый лег мне на грудь, мне стало тяжело дышать, но я поняла, что это домовой. Спрашиваю его: «К добру или к худу?» А он: «К худу… К худу» Глуховато так на ухо мне. И вправду утром мама позвонила, мол, приезжай, папа в коме. А через несколько дней он умер» (ФА ЧГПУ; зап. Т. Огурцовой в 2000 году в г. Челябинске от Т. В. Архаровой, 1957 г.р.).

Небольшое количество текстов повествует о переходе домового в новый дом. «Забытый» домовой может стать коварным демоном для новых хозяев, выжить их из дома: «Знакомая из Биянки рассказывала. Купила дом она. Вот никак не может домой нормально зайти. Только зайдет, что днем, что ночью, как, будто кто тоже заходит. Пойду на кухню, говорит, как будто кто-то есть. Сяду есть – кто-то есть. Иногда половинка покажется, когда часть, а весь не кажется. И так постоянно. А почему так. А те жители уехали, его не взяли с собой. Домового ведь уводить с собой надо. Теперь вот она жить не может с чужим домовым» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 2000 году в д. Колослейка Ашинского р-на Челяб. обл. от А. М. Вершининой, 1910 г.р., А. П. Петровой, 1934 г.р., П. Р. Викуниной, 1920 г.р.).

Главная функция домового – хозяйственная. Он бдительно следит за порядком, чистотой, здоровьемскотины, сохранением всевозможного добра. «Мать моя тоже поговаривала, мол, уйдет куда-то, вернется – а в избе-то уж все прибрано» (ФА ЧГПУ; зап. В. Смолиной в 1998 году в г. Копейске от А. Д. Пашниной, 1912 г.р.). В этом отношении характерен такой текст: «Когда мы с женой только переехали на снимаемую нами квартиру, полуторку, появились в продаже звонки с несколькими мелодиями. Они нам очень понравились, и мы решили купить такой в будущую квартиру. Купили. Попробовали и прибрали. Жена убрала его на верхнюю полочку в коридоре. Там он и лежал. В это время отец коттедж достроил и попросил звонок этот в новый дом поставить. Мы давай искать – нет. Вроде бы, куда положили, помним: на полку, а там нет. Всю квартиру перерыли – исчез. Квартира-то ведь маленькая, полуторка. Пропал. Мы пожали плечами, поудивлялись и легли спать. Вдруг ночью что-то упало с верхней полки в коридоре. Это был этот звонок. Звонок этот мы все-таки отдали родителям, но он у них недолго проработал, сгорел быстро» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 1999 году в г. Пласте Челябинской обл. от В. В. Воронина, 1968 г.р.). Домовой в данном тексте выступает защитником интересов хозяев, рачительным и бережливым.

Вера в домового, распространенная повсеместно, сохраняется до сих пор: по-прежнему он выступает свидетелем повседневной жизни человека, покровителем хозяйства, защитником дома. В рассказах о домовом нет особого чувства страха, который ощутим в рассказах о духах природы, но нет и поэтизации, поскольку домовой выступает непременным атрибутом быта: «…никто не позволяет себе выругаться их именем. Всегда и все отзываются о них с явным добродушием» (ФА ЧГПУ; зап. М. Полянской в 1992 году в д. Харлуши Челябинской обл. от Т. Полянской, 1930 г.р.)

Домовой принимает деятельное участие в жизни семьи, проявляет заботу о скотине: «Коль ему скотина не нравится хозяйская, он может со двора во двор сено перетаскивать. Он ведь не только в доме хозяин, но и за скотиной ухаживает. Любит – не любит, тут все важно. Сама видела, как стог сена передвигался. Но стог-то неживой, сам двигаться не может. Да это домовой был. Любой скотинке сено тащил» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 2000 году в д. Колослейка Ашинского р-на Челяб. обл. от А. М. Вершининой, 1910 г.р., А. П. Петровой, 1934 г.р., П. Р. Викуниной, 1920 г.р.).

Несмотря на то что характеристика большинства демонов двойственна (они могут и погубить, и облагодетельствовать), домовой обычно добр, враждебные проявления связаны, как правило, с другим персонажем «своего», ближнего мира человека – банником .

Типичное место пребывания банника – за печью, откуда он всегда готов навредить: «За печку смотреть она не стала. Страшно, да и нельзя смотреть. Ведь если увидел, то надо их как бы не замечать. <���…> Ну, она снова вышла и зашла в баню. Так надо. Ведь банник все равно свой, не чужой, хоть и пакостливый. Ведь в баню-то люди ходят, чтобы оставить свою грязь» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 1999 году в г. Челябинске от А. В. Кузнецова, 1974 г.р.).

Частью традиционного культа бани было общерусское представление о ней как о «нечистом», опасном месте. Поэтому и гадали именно в бане, а не в самом доме. Тот, кто в нарушение заведенного порядка гадал в доме, мог быть наказан: «Когда была я молодой, в девчонках еще, мы часто собирались в избе у какой-нибудь подружки и гадали <���…> Решили не гадать, пошли в сенки, а дверь не открывается. Одна дернула, вторая. А с той стороны будто держит кто. Но мы-то знали, что ночь на дворе, и никто через двор не проходил, а ворота заперты, да и собака не лаяла. Мы испугались все – молиться стали. А после толкнули – открылась дверь, будто и не было ничего. Кто шутил? С тех пор и в избу ту ходить перестали» (ФА ЧГПУ; зап. С. Шибаковой в 1997 году в г. Златоусте Челябинской обл. от В. М. Бурцовой, 1924 г.р.).

Характерно, что в современных записях традиционная функция банника часто приписывается черту, дьяволенку: «Иван со Степкой пошли в баню, а дело было летом. Залезли на полы и стали мыться и песни петь. Вдруг услышали шум веников, хотя они их в руки не брали, нигде никого нет, а веники шумят, как будто кто-то парится. Они перепугались и нагишом из бани выскочили, прибежали домой и стали рассказывать, что в бане произошло. А мать ответила, что нельзя в бане песни петь, за это дьяволенок их и наказал» (ФА ЧГПУ; зап. И. Митрофановой в 1997 году в г. Челябинске от М. Белугиной, 1930 г.р.).

Из природных духов в текстах уральских быличек самый популярный леший . Э. В. Померанцева указывает на общераспространенное мнение, что лешие – это проклятые люди [Померанцева 1975: 29]. Внешне он может быть предельно антропоморфен – многие тексты отмечают полное тождество с обыкновенным человеком. Однако нечистая сила все-таки выдает себя: «Смотрит охотник, а перед ним на лесной тропинке лежит колода, на колоде мужик сидит, лапоть ковыряет. Удивился охотник, что собой мужик еще молодец, а волосом как лунь сед. Только подумал это, а мужик отвечает: «Оттого сед, что чертов дед!» (ФА ЧГПУ; зап. В. Дубровской в 1997 году в г. Сатке Челябинской обл. от Г. И. Пахомова, 1924 г.р.).