Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

Процесс демифологизации касается и природных демонов – лешего, водяного, русалки, а также черта. Круг мотивов ограничен. Тексты с этими персонажами характеризуются стилевым полифонизмом, что является следствием бытования их как в «деловых информациях» и легендах, преданиях, так и в эстетически осмысленных повествованиях. Особенно ярко выделяется черт, легко поддающийся ассимиляции в разнородных текстах. Черт в современных записях становится синонимом не только библейских бесов и дьявола, но и собирательным выражением нечисти.

Зачастую «старые» образы не соответствуют потребностям современного, маргинального по своей сути человека. И все же потребность в страшном существует; «ужастики», фантастика, демонстрируемые по телевидению лишь отчасти удовлетворяют это желание, поскольку, несмотря на все эффекты, не способны сделать человека сопереживающим, включить его в сакральный контекст. Поэтому в соответствии с современным уровнем социально-экономического развития человек заполняет традиционные мифологические схемы новым содержанием: современные образы соответствуют сегодняшнему взгляду на мир. Естественно, что традиционные персонажи не отвергаются новым стилем жизни, представления о них достаточно лабильны. Домовой не остается жить в деревенской избе, он переезжает вместе с хозяевами в квартиру, а в их отсутствие может играть на фортепиано (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 2002 году в г. Челябинске от Л. В. Михалевой, 1980 г.р.).

Жанр былички можно определить как лабильный, легко приспосабливающийся к новым условиям. «Живучесть» его связана с тем, что он обслуживает потребности людей в непознанном, непонятном. Характерно и то, что изображаемые события не отнесены к далекому прошлому, а в какой-то мере современны.

Думается, что основная функция русской народной прозы во всех ее жанровых разновидностях (предания, легенды, былички) – через прошлое объяснять человеку настоящее и готовить его встречу с будущим.

«Вспомогательные» жанровые формы несказочной прозы – мемораты, фабулаты, «слухи и толки» – выполняют важную в данной системе кумулятивную роль: в них накапливается, отбирается, осмысляется тот жизненный материал, который в дальнейшем получит закрепление в текстах преданий, легенд и быличек.

Меморат отражает факты «близкой истории», в нем отсутствует ощутимая дистанция между событием и рассказчиком во времени и пространстве. Фабулат вербализует «далекое прошлое», отрываясь от индивидуального рассказчика, обращается к устоявшимся фольклорным образам (например, Пугачева, Петра Первого, Салавата Юлаева и др.). «Слухи и толки» – это актуализация информации, «общеизвестной в кругу посвященных», которая подается не в развернутом повествовании, а в виде «кодов и шифров» (т. е. намеков, отсылок, ассоциаций). Данные жанровые образования создают необходимую почву и среду для бытования несказочного фольклора как в современных условиях, так и исторически.

Сознание современного человека представляет собой сложное, многомерное образование, в структуре которого, помимо обыденного и научного компонентов, важное место занимает мифо-фольклорная составляющая. Это наиболее архаическая часть человеческого сознания, которая активно участвует в познании мира, его отдельных фрагментов, в понимании его единства и целостности, а также взаимообусловленности его частей.

По мнению известного фольклориста Е. А. Костюхина, «древнейшие мифологические представления не умирают» [Костюхин 2004: 43], «стереотипы мифологического мышления живы в нашем сознании» [Там же: 41]; «массовое сознание наполнено архетипами <���…>, еще мало исследованными, коренящимися в глубинах коллективного бессознательного» [Там же: 41–42]. Характеризуя культурную ситуацию рубежа XX–XXI веков, ученый отмечает: «Современные философы видят еще более серьезные основания для существования мифологического мышления в наши дни» [Там же: 43]. Причины этого, на наш взгляд, коренятся в растущем культурном пессимизме людей, утрате авторитета науки и научного знания, во фрагментарности и эклектичности представлений о мире у современного человека в целом.

Общеизвестно, что в последние десятилетия заметно усилился интерес к мифологическим исследованиям в области русского фольклора. Это вызвано тем, что при анализе многих фольклорных образов и сюжетов вопрос об их происхождении не может быть решен без обращения к мифологии как «первотексту», архетипу словесного творчества. Мифы были и остаются «готовыми формулами поэтического творчества» (А. Н. Веселовский).

Современное состояние словесного творчества позволяет говорить о том, что процесс мифологизации (а, точнее, ремифологизации) вновь стал актуальным: развитие культуры вовсе не означает линейного увеличения в ней доли рационального и прагматического. В этом разделе мы попытаемся проанализировать причины активизации воздействия мифопоэтического сознания и связанного с ним воспроизводства мифологических мотивов и образов в фольклорных текстах.

С одной стороны, так называемые «современные мифы» являются компенсаторным психологическим механизмом, позволяющим нашему современнику снимать напряжение, возникшее под давлением будничных проблем. С помощью этого механизма он прорывается от рутинного, обыденного, повседневного к чему-то необычному, чудесному и тем самым обогащает субъективное переживание своей жизни: «чтобы событие стало праздничным, к нему должно присоединиться что-то из иной сферы бытия…» (М. М. Бахтин).

Примечательно, что никто из распространителей рассказов о чем-то странном, непонятном (из разряда «новых» примет, суеверий) не согласится с тем, что он занимается мифотворчеством. В этом состоит одна из существенных сторон мифотворчества: человек, живущий «внутри» мифологического сознания, не отличает мифические сюжеты от реальности, вернее, излагает их в формах самой действительности.

С другой стороны, в искусстве с помощью художественного образа, а также различных изобразительно-выразительных средств компенсируются ограниченные возможности рационального описания состояния человека. Так и в обыденной жизни человек конца ХХ – начала XXI века, оперирующий огромным понятийным аппаратом, оказываясь не в состоянии словесно передать все множество оттенков, которое воспринимает глаз на уровне эмоциональной информации, вынужден прибегать к ассоциативным приемам. Потребность выразить свою мысль точно приводит к необходимости передать ее косвенно, ассоциативно, через отдельное, которое в определенную культурную эпоху является одновременно типичным (см. об этом: [Дьяконов 1977 26–27]).