Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

«Самое необычное заключается, однако, в том, – замечает корреспондент, – что Аркаим уже в те далекие времена был полностью экологически чистым городом – с системой фильтрации воды, ливневой канализацией, системой колодцев. Грязные стоки не попадали в окружающие реки, как это сплошь и рядом творится сейчас. Ученые даже полагают, что древнее поселение располагало эффективными способами переработки и вторичного использования бытового мусора. То есть каждый из элементов планировки и функционирования городища находится в единой связи с целым. Люди старались жить в гармонии с природой!». И далее читаем: «талантливый, умный народ». Все это позволяет судить о противопоставлении в сознании нашего современника существующего положения дел с идеальным фольклорным образом как частью фольклорного сознания.

Сходные мотивы обнаружила В. П. Федорова, анализировавшая тексты зауральской периодической печати 20-30-х годов прошлого века: «На семи ветрах потрясений человеку всегда нужна была опора на опыт отцов, время жизни которых мифологизировалось и оценивалось как более совершенное и нравственное» [Федорова 2008: 18].

Обращение к традиционным мотивам и образам при осмыслении непознанного свидетельствует о значимости для современного человека мысли о согласованном существовании людей в пределах национальной культуры и мира в целом. Для понимания сложного сегодняшнего бытия необходимо учитывать опыт предшествующих эпох, и только такой подход позволит человеку в условиях цивилизационного кризиса сохранить себя и свой мир. Именно фольклор задает эту позитивную программу.

В целом, тексты средств массовой информации выступают той питательной средой, в которой существуют сегодня тексты фольклорной прозы разной степени художественности, разного уровня кристаллизации. С одной стороны, в материалах журналистов «эксплуатируется» фольклорные образы и мотивы (происходит это, скорее, неосознанно, чем сознательно), а с другой – порождают у своих читателей многочисленные «слухи и толки», возбуждая их воображение, пробуждая их тягу к непознанному.

Отношения между современными текстами СМИ и фольклорной прозой можно назвать челночными: мотивы и образы «снуют» туда и обратно, создавая единую, хоть и не однородную ткань.

Важной особенностью жизни современного носителя фольклора является фольклоризация событий текущей истории, в том числе имеющих частный, локальный характер. В круг переживаемого и осмысляемого им включаются многочисленные факты его собственной жизни, жизни его родных и знакомых, отдельного населенного пункта.

Рассказы о событиях личной и местной истории очень часто принимают форму мемората или фабулата в рамках жанра былички. И это не случайно: быличка относится к числу самых продуктивных жанров традиционного фольклора в сегодняшних условиях. Ее актуальность обусловлена всплеском «суеверного сознания» в целом, что обычно для кризисных эпох в жизни общества, свидетельствует о неблагополучии, шаткости человека в мире, где он ощущает себя окруженным необъяснимыми, зачастую представляющимися враждебными силами и существами. И хотя современное мифологическое сознание отличается от традиционного мировоззрения крестьян – целостного, синкретичного, воспринимающего мир во всех его проявлениях, ощущающего взаимозависимость людей и природы, оно сохраняет суеверные представления, находя им место в своей жизни.

Чаще всего быличка рассказывается не потому, что доставляет эстетическое удовольствие, а потому, что рассказчик знает факт, достойный внимания. Свидетель в быличке не менее важен, чем существо потустороннего мира. Данный свидетель знает определенную норму (правило), характер которой и организует построение былички.

Создавая в произведениях художественный мир, носители фольклорного сознания не дублируют действительность, а постигают ее смысл. Новые поколения рассказчиков, сохраняя «старые» сюжеты, вводят в них новые имена, насыщают художественное пространство современными реалиями и обстоятельствами жизни. В результате прежние образы замещаются новыми, но система мотивов, с ними связанных, сохраняется.

Остановимся на одном из продуктивных сюжетов современной уральской мифологической прозы – о кыштымском Алешеньке. Эта история в конце 90-х годов прошлого века широко освещалась в местной и центральной прессе и на телевидении, что создавало благодатную почву для возникновения различных «слухов и толков», фольклоризации образа «кыштымского карлика», введения его в систему традиционных образов быличек и увязывания с константным набором мотивов.

В записанных нами текстах утверждается, что Алешеньку нашли в лесу («его нашли точно в лесу»), возле кладбища. Уже эта информация свидетельствует о фольклорности воспроизводимого текста: лес является одним из типичных топосов былички, с ним связаны представления о контактах человека с непонятной природной стихией.

Внешний облик героя соответствует бытовым представлениям современного человека об инопланетянине, на что указывают следующие слова информанта: «Примерно сорок пять сантиметров. Головушка состоит из четырех косточек, большие впадины глаз, вместо носа – дырочки маленькие, ушей нет – тоже маленькие дырочки <���…> Хотя у него не было пупа, животик вообще чистенький, нигде даже вмятинки нет. А раз пупок отсутствует, это же о чем-то говорит… У него кожа как замшевая, гладкая. Все в Кыштыме считают, что все-таки это инопланетянин» (ФА ЧГПУ; зап. А. Ехлаковой в 2007 г. в г. Кыштыме Челябинской обл. от Н. Ф. Стрельниковой, 1949 г.р.).

Итак, первый реализованный здесь мотив, характерный для жанра былички, – «не такой, как все», «иной». Сравните: «Он был, ну, этот Алеша, желейнообразный… пупка у него не было, ни дырочки никакой…, половых органов…» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Кривенко и А. Бусыгиным в 2009 году в г. Кыштыме Челябинской обл. от Т. Никитиной, 1953 г.р.).

Второй значимый для нас собственно фольклорный мотив – «не умеет разговаривать по-человечески» (именно эта особенность приписывается нежити). Не случайно информанты про него говорят «это»: «И когда он это отыскал…» (ФА ЧГПУ; зап. С. С. Романцовым в 2007 г. в г. Кыштыме Челябинской обл. от А. И. Морозова, 1938 г.р.).

Но главные «чудеса» начинаются после смерти героя. Сама смерть его непонятна. Единственное разумное объяснение, которое дают местные жители, – умер от голода, так как женщину, у которой он жил, «забрали в психушку» (а ведь Алешенька «очень любил сгущенку. Она его из ложечки кормила»; «она его кормила конфетами там, сырками твороженными»). Тело Алешеньки после смерти «мумифицировалось» (выражение информанта), «и кожа у него, во-первых, она серо-пепельного цвета, и во-вторых, она не сморщилась, а гладкая, натянутая». От другого информанта узнаем, что «рот у него не посинел, даже странно было, цвет тела сохранился, только вялым стало» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Кривенко и А. Бусыгиным в 2009 году в г. Кыштыме Челябинской обл. от Т. Никитиной, 1953 г.р.).