Роберт Конквест - Жатва скорби

Есть сведения, что Скрыпник дерзко критиковал Постышева на заседании ЦК, обвиняя его в предательстве принципов интернационализма. Кажется, он повторил это и на заседании Политбюро Украины. В течение июня и июля Постышев и другие руководители постоянно критиковали его, и 7 июля он защищался на Политбюро. Там требовали его безоговорочной капитуляции. Вместо этого он в тот же день застрелился.

Официальный некролог еще характеризовал его не как преступника, а скорее как «жертву буржуазно-националистических элементов… завоевавших его доверие», после этого он совершил «ряд политических ошибок», которые ему не хватило мужества пережить, и потому он покончил с собой – «акт малодушия, в особенности недостойный для члена ЦК компартии Союза».[ 57]

Но уже в ноябре он стал «националистом-дегенератом… близким с контрреволюционерами, стремившимися к интервенции»[ 58]. К его преступлениям относились упорные попытки помешать русификации украинского языка. В последний год своей деятельности он продолжал борьбу и даже слегка критиковал Кагановича во время его визита в Киев, когда тот в согласии с новой линией Сталина заявил, что нужно бы приблизить синтаксис украинского языка к русскому[ 59]. Теперь Скрыпника обвиняли и в стремлении «максимально отделить украинский язык от русского»[ 60], и самым серьезным из предъявляемых обвинений стало его участие и помощь при введении в украинскую орфографии мягкого «л» и новой буквы для обозначения твердого «г». В 1932 году это еще называли буржуазным деянием, а в 1933 году уже классифицировали как контрреволюцию. Постышев заявил, что твердое «г» помогло «националистическим злоумышленникам». Кроме того, оно «объективно» способствовало планам аннексии со стороны польских помещиков.[ 61]

Когда в 1933 году Косиор предавал Скрыпника анафеме, он с позиций сталиниста не так уж неверно обобщил взгляды, сложившиеся у Скрыпника в последние годы его жизни. «Скрыпник чрезвычайно переоценил и преувеличил национальный вопрос. Он сделал его краеугольным камнем, говорил о нем, как о чем-то самодовлеющем. Он пошел даже так далеко, что отрицал второстепенную роль национального вопроса в классовой борьбе и установлении диктатуры пролетариата». Действительно, Скрыпник писал: «Неверно утверждать, что национальный вопрос второстепенен в общей теории классовой борьбы»[ 62].

Массированную атаку на культурные институты Украины еще раньше предвещало июньское выступление прихвостня Сталина Мануильского (Троцкий назвал его «самым отвратительным ренегатом украинского коммунизма») на собрании киевской парторганизации по проблемам культуры: «На Украине есть целый ряд учреждений, имеющих высокий статус академий, институтов, ученых обществ, которые часто являются прибежищем не социалистической науки, а классово враждебной идеологии. Национальный вопрос был отдан на откуп бывшим членам националистических партий, которые не сумели органически влиться в компартию»[ 63]. Потом их квалифицировали (Косиор) уже как «многих членов мелкобуржуазных националистических партий и примиренческих организаций, которые позднее вступили в ряды нашей партии… украинских социал-демократов, боротьбистов и др.»[ 64]

Теперь чистке подверглись все имевшиеся культурные, академические и научные организации. Как сказал Косиор, «контрреволюционные гнезда были созданы в народных комиссариатах образования, сельского хозяйства, юстиции, в Украинском институте марксизма-ленинизма, Сельскохозяйственной академии, в Институте Шевченко и других».[ 65]

Конечно, Сельскохозяйственная академия подверглась чистке. Директор, его заместитель и другие ведущие ученые погибли в лагерях. Еще больше пострадал научно-исследовательский институт литературоведения имени Шевченко. 14 его научных сотрудников получили долгие сроки заключения, а директор и пять других ведущих ученых были расстреляны[ 66].

Жертвами пала большая часть сотрудников Украинского института востоковедения, редколлегии Украинской советской энциклопедии, Украинской палаты мер и весов, Украинской киностудии (ВУФКУ), Украинской ассоциации по созданию новой украинской орфографии[ 67]. Весь Харьковский государственный институт имени Карла Маркса был разоблачен как «практически находящийся в руках контрреволюционеров»[ 68].

Однако «враги народа» были везде – они издавали ведущий литературный журнал «Червонный Шлях», сидели на транспорте, в геодезическом совете, в издательствах (четыре из которых были распущены)[ 69]. Чистка прошла и в Украинском институте философии; его ведущие деятели, профессора Юринец и Нирчук, были потом арестованы, последний – в качестве главы выдуманного «троцкистско-националистического террористического блока»[ 70].

На пленуме ЦК Украины в июне 1933 года Косиор уже смог зачитать несколько признаний профессоров-«националистов» в том, что они планировали раздел Украины между Германией и Польшей. С этого момента в Академии наук ежедневно вывешивали списки уволенных, причем с объяснением причин увольнения, обычно – «подрывная деятельность», или «вражеская идеология», или «связь с врагами народа». В последующие месяцы исчезли почти все.

До сих пор репрессии не обрушивались на украинский театр, на него смотрели как на монумент национального существования. Но в октябре 1933 года ведущий режиссер Украины Лесь Курбас, основатель театра «Березиль», был объявлен националистом и уволен. Говорят, Постышев пытался заставить его покаяться, но получил решительный отпор. В ноябре Курбас был арестован и умер в лагере, а его театр стал ристалищем «социалистического реализма»[ 71]. Пять художников, писавших фрески в Червоно-Заводском театре в Харькове, тоже были арестованы; трое из них – расстреляны, фрески сразу же после открытия[ 72] – уничтожены, как имеющие «националистическое» содержание.

Расправляясь с «националистическим» уклоном и со всеми независимыми элементами национальной культуры, режим Постышева не делал, однако, попыток уничтожить формальную сторону украинизации, как хотели раньше русские коммунистические самозванцы. 24 июня 1933 года столица была перенесена из Харькова в традиционное ее место – Киев. Готовилась лишь частичная русификация языка, а не ликвидация его: критике подвергалась «механическая» украинизация.[ 73] Под этим подразумевали всякое самостоятельное развитие на Украине.

19 ноября Постышев подвел итоги культурной чистки, сказав: «Раскрытие националистического уклона Скрыпника дало нам возможность избавить социалистическую формацию и, в частности, украинскую социалистическую формацию, от всех петлюровских, махновских и прочих, националистических элементов. Была проделана огромная работа. Достаточно сказать, что в этот период мы выявили 2000 националистических элементов, 300 из них – ученые и писатели из Народного комиссариата просвещения. Из восьми центральных советских организаций было уволено 200 националистов, занимавших должности начальников отделов и аналогичные им. В системе кооперации и зерновых резервов было выявлено, насколько мне известно, более 2000 националистов и белогвардейцев»[ 74].