Роберт Конквест - Жатва скорби

В более ранний период, во время коллективизации, вообще трудно было понять, что происходит. Американский корреспондент писал: «Живя в Москве, русский или иностранец в большинстве случаев узнавал только стороной, либо вообще не узнавал о таких эпизодах „классовой борьбы“, как смерть от голода многих высланных крестьянских детей в далекой Лузе, на севере России летом 1931 года. Или, например, о повальной цинге от недостатка питания среди сосланных на принудительные работы в карагандинские угольные шахты в Казахстане. Или о гибели от холода семей кулаков, которых зимой выгнали из их домов и отправили в Акмолинск, в Казахстан. Или о массовых заболеваниях половых органов у женщин, сосланных в холодный Хибиногорск за Северным Полярным кругом, из-за полного отсутствия гигиенического обеспечения в холодную зиму.»[ 8] Когда начался голод, о нем даже в Москве открыто говорили русские, и не только у себя дома, но и в общественных местах и в гостиницах. Но очень скоро упоминание слова «голод» стало расцениваться как уголовное преступление, которое каралось тремя–пятью годами тюрьмы. Но уже достаточно стало о нем известно, и даже иностранным корреспондентам, и этот факт сделал необходимым предпринятие более действенных шагов, чем одно голое отрицание.

Тем не менее, отрицали горячо и решительно.

В газетах критиковали «клеветников», которые вдруг появились в иностранной прессе. «Правда» обвинила (20 июля 1933 года) австрийскую «Рейхпост» в том, что «заявление о голодной смерти миллионов советских граждан на Волге, Украине и Северном Кавказе является вульгарной клеветой, грязным наветом, который сварганили в редакции „Рейхпост“, чтобы переключить внимание своих рабочих с их собственного тяжелого и безнадежного положения на проблемы голода в СССР». Председатель ВЦИКа Калинин говорил о «политических мошенниках, предлагающих помощь голодающей Украине», добавив, что «только самые загнивающие классы способны создавать такие циничные измышления.»[ 9] Когда о голоде широко заговорили в США и конгрессмен из Коннектикута Герман Копельман официально обратился с этим вопросом к советским властям, он получил следующий ответ от наркома иностранных дел Литвинова:

«Я только что получил Ваше письмо от 14 числа и благодарю Вас за присланный мне очерк об Украине. Немало таких лживых статей циркулирует в зарубежной прессе. Их стряпают контрреволюционные организации за границей, натренированные в такого рода работе. Им уже ничего не осталось, как распространение ложной информации и поддельных документов.»[ 10]

Советское посольство в Вашингтоне тоже заявило, что за период пятилетнего плана население Украины возрастало на два процента в год и что коэффициент смертности здесь самый низкий из всех советских республик![ 11]

С этого времени и стали прибегать к прямому и грубому извращению фактов. Так, 26 февраля 1935 года «Известия» опубликовали интервью с американским корреспондентом Линдсеем М. Пэрротом из «Интернейшнл ньюс сервис». В этом интервью с его слов сообщалось, что он видел хорошо организованные хозяйства и изобилие хлеба на Украине и в Поволжье. Пэррот объяснил своему издателю, а также в американском посольстве, что его умело исказили; он просто сказал советскому корреспонденту «Известий», что не видел в своей поездке, происходившей в 1934 году, «голодной ситуации» и что положение в сельском хозяйстве, как ему показалось, начало улучшаться. Все остальное изобрели «Известия.»[ 12]

Основные методы фальсификации носили более широкий и более традиционный характер.

Американский журналист, работавший в Москве, рассказывает об одной из таких фальшивок периода раскулачивания:

«Чтобы успокоить американское общественное мнение, специальная комиссия из Америки была послана в район лесоповала. Она, конечно, правдиво установила, что не видела там никакого принудительного труда. Никого во всей иностранной колонии это так не позабавило, как самих членов комиссии. Ими были: торговец американским оборудованием, давно живущий в Москве и зависящий от хорошего расположения властей к его бизнесу, молодой американский репортер без постоянного места работы и потому посланный в СССР с согласия советского правительства, и постоянный секретарь Американо-Российской Торговой Палаты, платный служащий этой организации, функция которого состояла в поддержании добросердечных отношений с советскими властями.

Я знал всех троих очень близко и не выдам никакого секрета, если скажу, что каждый из них был так же глубоко уверен, что принудительный труд широко использовался в лесной промышленности, как Хамильтон Фиш или д-р Детердинг. Они поехали на Север прогуляться, или же потому, что им трудно было отказаться от поездки, и они успокоили свою совесть, заявив, что лично не видели никаких признаков принудительного труда. Они только не указали, что не сделали минимального усилия обнаружить его и что расследование вели их официальные сопровождающие».

Результаты этой поездки были торжественно опубликованы и послушно переданы американскими корреспондентами в США. Они точно совпадали с тем, что позднее было заявлено комиссией по расследованию принудительного труда в районе угольного бассейна на Дону. Один из членов этой «комиссии», известный американский фотограф Джимми Эббе, сказал об этой поездке так:

«Разумеется, мы не видели никакого принудительного труда. Когда мы приближались к чему-то похожему на него, мы все крепко закрывали глаза и держали их закрытыми. Мы не собирались говорить неправду»[ 13].

Эдуард Эррио, лидер радикальной партии Франции, дважды премьер своей страны, посетил Советский Союз в августе – сентябре 1933 года. Он пробыл на Украине пять дней: половину времени он провел на официальных приемах и банкетах, а вторую половину ездил туда, куда его возили. В результате он мог только заявлять, что голода, мол, не существует, и отрицательно отозваться о статьях на эту тему, которые «преследуют антисоветские цели». «Правда» получила возможность заявить (13 сентября 1933 года), что «он категорически отверг ложь буржуазной прессы о голоде в Советском Союзе».

Такие заявления всемирно известного государственного деятеля имели, говорят, огромное воздействие на общественное мнение Европы. Эта проявленная Эррио безответственность очень поощрила Сталина и укрепила его мнение о доверчивости Запада, на которой он так успешно играл в последующие годы.

Человек, находившийся в Киеве во время визита Эррио, так описывает подготовку к визиту: за день до его приезда население призвали начать работу в два часа ночи. Нужно было убрать улицы и покрасить дома. Центры раздачи пищи были закрыты. Очереди запрещены. Бездомные дети, нищие и голодные исчезли.[ 14] Местный житель добавляет к этому, что витрины были полны продуктов, но милиция разгоняла и арестовывала даже местных жителей, если они подходили слишком близко к ним (продажа продуктов тоже была запрещена).[ 15] Улицы были вымыты, отель, где он должен был остановиться, переоборудован, привезены новые ковры, мебель и новая униформа для сотрудников.[ 16] То же самое было проделано в Харькове.[ 17]