Александр Керенский - Гатчина

– Генерал Краснов с минуты на минуту приедет ко мне из Острова.

– В таком случае, генерал, немедленно направьте его ко мне.

– Слушаюсь.

Генерал ушёл, сказав, что идёт прямо на заседание военно-революционного комитета; там окончательно выяснит настроение местных войск и вернётся ко мне доложить. Отвратительное впечатление осталось у меня от свидания с этим умным, способным, очень честолюбивым, но совершенно забывшем о своём долге, человеком. Значительно позже я узнал, что по выходе от меня, генерал не только пошёл в заседание военно-революционного комитета. Он пытался ещё по прямому проводу уговорить Командующего Западным фронтом ген. Балуева не оказывать помощи Правительству…

Отсутствие Черемисова тянулось безконечно долго. А между тем каждая минута была дорога, ибо всякое опоздание могло вызвать в СПб. событие непоправимое. Был одиннадцатый час ночи. Разве мы в Пскове могли знать тогда, что в это самое время Зимний Дворец, где заседало Временное Правительство, выдерживал бомбардировку и последние атаки большевиков. Только в первом часу ночи явился, наконец, ген. Черемисов, чтобы заявить, что никакой помощи он Правительству оказать не может. А если, продолжал генерал, я остаюсь при убеждении необходимости сопротивления, то мне нужно немедленно ехать в Могилёв, так как здесь в Пскове мой арест неизбежен. Говоря о Могилёве, генерал Черемисов, однако, не доложил мне, что начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал Духонин дважды добивался непосредственного разговора со мной и что дважды он ему в этом отказал, не спрашивая меня.

– «А Краснов»? – спросил я.

– «Он был и уже уехал назад в Остров».

– «Но позвольте, генерал, я же просил Вас прислать Краснова ко мне». – Насколько помню, на это восклицание ответа не последовало. Во всяком случае я его не помню. Да и не всё ли мне равно, что ответил генерал. Его преступное уклонение от исполнения своего долга было очевидно, и я торопился от него отделаться. У меня не было никаких колебаний. Я должен вернуться в СПб., хотя бы с одним полком. Обсудив вместе с ген. Барановским и моими молодыми спутниками создавшееся положение, я решил немедленно ехать в штаб-квартиру 3-го конного казачьего корпуса в Остров, а если там ничего не выйдет, продолжать путь в ставку в Могилёв. В ожидании автомобиля я прилёг отдохнуть. В ночной тишине, казалось, слышен был стремительный бег секунд, и сознание, что каждый потерянный миг толкал всё в пропасть, было прямо невыносимо. Никогда ещё так ненавидел я этот бессмысленный бег времени всё вперёд, всё вперёд… Вдруг звонок у парадной двери. Краснов со своим Начальником Штаба. Желает сейчас же меня видеть. В зале меня дожидались оба офицера. Оказывается, получив от генерала Черемисова моим именем приказ, отменявший начатое движение на СПб., генерал Краснов в подлинности этого приказа усомнился и вместо от'езда в Остров стал тут же ночью разыскивать меня. – «А я, генерал, только что должен был уехать к Вам в Остров, рассчитывая на Ваш корпус и предполагая, несмотря ни на какие препятствия, идти на СПб.».

Было решено, что мы сейчас вместе выезжаем в Остров с тем, чтобы в то же утро с наличными силами двинуться к столице. Здесь, чтобы легче понять все последующие роковые события, нужно на минуту остановиться и вспомнить прошлое 3-го конного корпуса, с которым судьбе угодно было связать последнюю попытку Временного Правительства спасти государство от большевистского разгрома. 3-й конный корпус был тот самый, знаменитый корпус, который во главе с «дикой дивизией» под командой ген. Крымова был брошен ген. Корниловым 25-го августа против Временного Правительства. После «неудачи» деморализованные части этого корпуса были разбросаны по всему Северному фронту. Вот почему вместо «корпуса» я нашёл в Острове лишь несколько полков. С другой стороны, самое участие в Корниловском походе сильно понизило дух корпуса, разрушило в значительной степени воинскую дисциплину и поселило глубокое недоверие к офицерству в строевом казачестве. Офицеры же в свою очередь никак не могли примириться с крахом Корниловского начинания и ненавидели всех его противников, в особенности, конечно, меня… Сам ген. Краснов держал себя в сношении со мной с большой, но корректной сдержанностью. Он был, вообще, всё время очень, как говорится, себе на уме. Однако, у меня сразу создалось впечатление, что он лично готов всё сделать для подавления большевистского мятежа.

Поздней ночью мы выехали в Остров. На рассвете были там. Данный по корпусу приказ об отмене похода в свою очередь был отменён. Поход на СПб. – об'явлен. Мы не знали тогда, что Правительство, на помощь которому мы спешили, уже во власти большевиков, а сами министры сидят в Петропавловской крепости. Но мы воочию наблюдали, с какой стремительной быстротой Петербургские события отзывались на фронте, разрушая дисциплину, и едва налаженный после Корнилова порядок. Не успели мы в'ехать в Остров, как стали уже кругом поговаривать о том, что местный гарнизон решил прибегнуть к силе, дабы не выпустить казаков из города. Действительно, присутствуя утром, по просьбе ген. Краснова на собрании гарнизонных и казачьих делегатов, я сам мог убедиться, что каждый лишний час промедления в городе делал самое выступление корпуса из Острова всё более гадательным. Постепенно, вокруг самого здания штаба 3-го корпуса скапливалась, всё разрастаясь солдатская толпа, возбуждённая и частью вооружённая.

Наконец, около десяти часов утра с вокзала сообщили, что воинские поезда готовы к нагрузке. Наши автомобили пошли к станции, конвоируемые казаками, напутствуемые рёвом и угрозами разнузданной солдатчины. На вокзале новые серьёзнейшие затруднения. Псков под разными предлогами, чтобы парализовать наше начинание, не давал пути нашим поездам. Только моё личное присутствие среди войск, в конце концов помогло устранить препятствие. С большим опозданием поезда, гружёные эшелонами 3-го конного корпуса, двинулись в путь. Вся «боевая мощь» корпуса сводилась к 500—600 казаков и к нескольким пушкам. С этими «силами» мы решились, однако, во что бы то ни стало пробить себе дорогу к СПб., не ожидая никаких подкреплений и нигде не останавливаясь. Теперь я думаю, что это была ошибка непоправимая. Если бы в то утро, 26-го октября, я уже знал о захвате большевиками Вр. Правительства, я наверное, не остановился бы на этом слишком рискованном плане. Основной его недостаток заключался в том, что, пробивая себе с казаками путь через все препятствия, мы оставляли за собой все опасные пункты в руках враждебных Правительству сил и теряли всякую связь с тылом, откуда нужно было подтягивать подкрепления. Только к вечеру этого дня в поезде под Лугой, мы получили первое известие о захвате Зимнего Дворца. Специальный курьер привёз мне эту новость от ген. Барановского, который в свою очередь получил сообщение по прямому с телеграфной станции Зимнего Дворца от одного из офицеров военного кабинета. Казалось бы, известие о катастрофе пришло из безукоризненного источника… Но, как это в жизни часто встречается, самое достоверное показалось невероятным, а сам гонец из Пскова – подозрительным.