Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

Работа была адской. Пол постоянно сырой, просачивалась вода. Двигаться можно было лишь чуть поднявшись на четвереньки. Донимал холод – все же ноябрь. Тяжело было вынимать землю. Когда подкоп почти закончили, полил сильный дождь. Ход затопило. Воду выносили вёдрами, выливая ночью во дворе. Воздух в подкопе стал тяжёлым, копать приходилось в грязи. Свеча поминутно гасла. Подземный ход пролегал под дорогой, где ездили с тяжёлыми грузами. Телега или лошадь могли провалиться.

«Положение работающего походило на заживо зарытого, употребляющего последние нечеловеческие усилия в борьбе со смертью, – писал Михайлов. – Здесь я в первый раз заглянул ей в холодные очи и, к удивлению и удовольствию моему, остался спокоен».

Перовская постоянно дежурила наверху. При появлении полиции она должна была выстрелить в бутыль с нитроглицерином и тем самым взорвать дом.

Софья Перовская была дочерью бывшего с-петербургского вице-губернатора. В 16 лет она с сестрой поступила на так называемые «аларчинские» курсы при петербургской гимназии. Правительственная печать отмечала потом, что эти курсы «посещались всеми нигилистками и эмансипированными, изобиловавшими в столице». Именно курсам стоит приписать формирование антиправительственных взглядов у Перовской. Она близко сошлась с сёстрами Корниловыми, с Вильберг, Лешерн фон Герцфельд. Мать и сестра вынуждены были сопровождать больного отца за границу, и Софья провела все лето в Лесном под Петербургом со своими новыми друзьями.

Софья решает уйти из родительского дома и поселиться у Корниловых. Отец обратился к полиции, прося препроводить дочь назад. Брат Василий добился выдачи Соне отдельного вида на жительство, уговорил отца.

Через Корниловых Перовская познакомилась с Натансоном, Кравчинским, Лопатиным, Тихомировым и другими народниками. Она тоже «ходила в народ», прожила зиму в Тверской губернии. В Самарской губернии Перовская занималась оспопрививанием, работала в школе, готовившей сельских учительниц. Подражая герою романа Чернышевского, она спала на голых досках, ела самую грубую пищу. В Твери Перовская выдержала экзамен на звание народной учительницы.

В 1873 году она ведает кружковой квартирой в Петербурге, ходит в ситцевом платье, мужских сапогах, сама носит воду из Невы. Полиция узнала о подозрительной квартире, и Перовскую арестовали. Скоро её отпустили на поруки отцу. Тот отправил её вместе с матерью в своё имение в Крым. Софья поступила в Симферопольскую фельдшерскую школу, окончила её и три года работала в земской больнице.

После суда над 193-мя пропагандистами Перовскую все же назначили к высылке в Олонецкую губернию. В дороге она сбежала от сопровождавших её жандармов и приехала в Петербург. С этого Дня Перовская переходит на нелегальное положение и живёт по фальшивым паспортам. Она вызывается заняться освобождением политических заключённых из Харьковской тюрьмы.

Перовская, привезя деньги из Петербурга, передаёт в тюрьму книги, тёплые вещи, подыскивает людей. Она готова сама, одна, с револьвером в руках штурмовать тюремные ворота. Столичным революционерам не до неё, там свои проблемы. Харьковская подруга Перовской вспоминала:

«Я жила с ней в одной комнате, когда получилось известие, что в Петербурге многие из членов „Земли и воли“ арестованы. Трудно изобразить, какое горе причинило ей это известие. Как человек чрезвычайно скрытный, она ни перед кем не изливала его и казалась даже спокойной и не особенно убитой, но зато по ночам, когда она была уверена, что я сплю и никто не услышит её, давала волю своему горю. Помню, как Перовская провела первые Три ночи… Я вынуждена была притвориться спящей из боязни своим присутствием или участием только стеснить её, но как сжималось моё сердце при этих постоянно раздававшихся тихих рыданиях… С их арестом у неё явилось сомнение в возможности осуществить свой план. Расстаться с этим планом ей было невыносимо тяжело, но все же пришлось, так как за первыми арестами последовали другие, и попытка освобождения не могла состояться».

Перовская вернулась в Петербург. Оставшиеся соратники-народники советовали ей ехать за границу.

– Нет, нет, – решительно отвечала она, – я останусь здесь погибать вместе с борющимися товарищами.

Перовская стала членом террористической организации «Народная воля».

Во многом этому способствовал и Желябов, в которого Софья без памяти влюбилась. Ей шёл 26-й год, и – первая любовь. Желябов был высок, красив. Говорили, что он немного похож на Александра И. Прожили они, как муж и жена, год.

Итак, прокопали с огромным трудом 47 метров. До самых рельсов не дошли. Заряд с двумя пудами динамита уложили в трёх аршинах. Дальше земля не поддавалась. Но сила взрыва должна была быть достаточно велика. Взрыв производился при помощи спирали, помещённой в сундук с бельём на втором этаже, и гальванической батареи в сарае.

Закончив подкоп, все уехали. Остались Перовская и Ширяев. Перовская караулила поезд, а Ширяев должен был соединять провода.

Утром 19 ноября 1879 года раздался взрыв. Но он оказался слишком слабым: только разрушил полотно, остановив поезд. Царь к тому же проехал в следующем поезде.

Будущий год принесёт народовольцам много разочарований. Но они пока не знают об этом. Одна из террористок вспоминает встречу Нового года на конспиративной квартире:

«Там были многие: Фроленко, Желябов, Михайлов, Морозов, Ширяев, Лебедева, Якимова, Геся Гельфман, Перовская и другие. Присутствовавшие избегали касаться недавно всплывших тяжёлых жгучих вопросов: мы перекидывались шутками, пели, разговаривали. Особенно запала мне в память сцена приготовления жжёнки: на круглом столе посредине комнаты поставили чашу (суповую), наполненную кусками сахара, лимона и специй, облитых ромом и вином. Когда ром зажгли и потушили свечи, картина получилась волшебная: тревожное пламя, то вспыхивая, то замирая, освещало суровые лица обступивших его мужчин… Морозов вынул свой кинжал, за ним другой, третий, их положили, скрестив, на чашу и без предупреждения, по внезапному порыву, грянул могучий торжественный напев известной гайдамацкой песни: „Гей, не дивуйтесь, добрые люди, що на Вкраине повстанье!“ Когда пробило двенадцать часов, стали чокаться, кто жал соседу руку, кто обменивался товарищеским поцелуем; все пили за свободу, за родину, все желали, чтобы эта чаша была последней чашей неволи…»

В наступившем году арестовали Квятковского, Преснякова, Веру Фигнер. От чахотки умирает Ольга Натансон. В январе разгромлена типография.

Для очередного покушения Квятковский и Желябов подготовили рабочего Степана Халтурина. Он устроился под чужим именем столяром в Зимний дворец.