Василий Леонов - Работа над ошибками

Но Прокопович отгрузил все. И если Дедук отгружал ячмень по 132 доллара, то Прокопович выше 90 долларов за тонну не поднялся. Обвинение само собой рассыпалось: какой ему смысл давать взятку за право поставить зерно по низкой цене, если он ни на цент не превысил цену, оговоренную условиями тендера? Он выполнил свой контракт – поставил по 90 долларов 60 тысяч тонн качественного зерна в Беларусь. Спасибо бы сказать человеку, а его – за решетку. Вся документация по дому была у меня в полном порядке. Я знал, что сколько стоит, и платил скрупулезно, с точностью до «зайчика». Следователи при всей своей предвзятости не обнаружили даже малейших нарушений. Они нашли и запротоколировали показания буквально каждого человека, работавшего на строительстве дома. В деле насобиралось несколько томов этих однотипных показаний. Потом строителей вызывали в суд – до сих пор не знаю, зачем. Все они подтвердили лишь то, что инкриминируемое мне – сплошная чушь.

Это все выяснилось потом, когда Сергей Иванович Прокопович отсидел почти четыре месяца в тюрьме. Его взяли прямо из больницы с инфарктом. «Отблагодарил», называется, Александр Григорьевич человека, обеспечивающего его избирательную кампанию транспортом в 1994 году.

Из Прокоповича буквально выбивали показания против меня. Но он не поддался ни на какие уловки следователей, не взял греха на душу. Он порядочный, честный человек. Мы встречались несколько раз после моего выхода из тюрьмы. У нас нет сегодня ни общих интересов, ни общих тем для разговора, но я с симпатией отношусь к этому человеку.

Убежден, что сегодня Лукашенко уже хорошо знает: вся эта «уголовная история» с тендером высосана из пальца. Его просто и легко разыграли, воспользовались подозрительностью, завистью, мстительностью, горячностью для достижения своей цели – завалить, сорвать отгрузку зерна, закрыть всякие тендеры… Убежден я и в том, что он очень хорошо знает, кто, где и как сегодня ворует.

И главное: до того, как меня посадили, белорусы возили хлеб в Россию, мы закупали зерно в России и на Украине. Но наш хлеб и батоны были дешевле и российских, и украинских. Практически по всей границе с Беларусью в российских регионах закрывались хлебозаводы – не выдерживали конкуренции. Прошло совсем немного времени, как президент избавился от «министра-вредителя» Леонова. Трех министров уже успел сменить – и уже не белорусы в Россию, а россияне к нам везут дешевые продукты – наша продукция превратилась в неконкурентоспособную.

Иду по Костюковичам – крик: «Хлеб! Батоны! Хлеб! Батоны!» С Брянщины привезли. Милиция их гоняет как спекулянтов, а они все равно возят. Кто в этом виноват? И какова для страны цена тендера? И кто греет руки на этой дороговизне? Вот этого глава государства с громаднейшей системой контроля не может не знать. Думаю, что знает, кто там деньги отбивает. Может быть, кто-то в Управлении Делами президента. Может быть, кто-то из окружения Владимира Коноплева. Пройдет время – и все тайное станет явным… Ясно одно: курируют, лоббируют эти вопросы люди из окружения Лукашенко. О своей «причастности» к убийству Евгения Миколуцкого я узнал в изоляторе КГБ из телепередачи. Меня посадили во вторник, а в пятницу вечером ОРТ показало репортаж из колхоза «Рассвет», где Лукашенко обвинил Леонова и Старовойтова: именно они, как он выразился, «убрали Миколуцкого». Первое, что пришло в голову – бред какой-то! До этого высказывания я думал, что Шейман организовал очередную провокацию, и меня должны скоро выпустить. А потом мне вспомнилась поездка в «Рассвет» с президентом. Уже тогда было понятно, что над головой Старовойтова сгущаются тучи. Накануне, в понедельник, мне позвонила Галина Аверкина из Администрации и попросила представить тезисы, по которым я намерен выступить на том совещании. Сказал, что положение дел в «Рассвете» знаю хорошо, поэтому никаких тезисов писать не буду, сориентируюсь по обстановке на месте. «Очень жаль», – сказала Аверкина и положила трубку. Похоже, что это была еще одна проверка на лояльность: ах, вот как. Обнаглел, что и с речью своей не намерен ознакомить Администрацию!

Меня предупреждали о возможном аресте, советовали: «Собирайся немедленно и уезжай в Россию». Я только посмеялся: куда убегать? Я же ничего не делал преступного, ничего не украл. Я пришел работать на благо своего народа, Беларуси. Слова о честном труде на благо Родины всегда воспринимал буквально. Этому учили нас Мазуров и Машеров. Ничему другому нас не учили ни Киселев, ни Слюньков…

Когда в пятницу прозвучало о моей причастности к убийству Миколуцкого, я стал понимать, идет хорошо спланированная Шейманом провокация с личным участием президента. От этих господ можно ждать чего хочешь – коварства, мести, лжи, садистской жестокости.

Конечно же, обвинение в убийстве Миколуцкого – это абсолютный бред. И неудивительно, что почти четыре месяца никто не задавал мне вопросов об убийстве Миколуцкого. Я пишу из изолятора матерные письма генеральному прокурору Олегу Божелко: сволочи, что же вы делаете? Ведь президент же сказал, в чем меня обвиняют! Начинайте спрашивать, негодяи! И лишь когда меня перевели в Жодинский изолятор, приехал следователь из Могилевской прокуратуры, начал меня спрашивать, в каких отношениях я с Валерием Ткачевым, который якобы и убил Миколуцкого. При этом присутствовал генерал Николай Лопатик. Мы проговорили часа три – четыре. На следующий день они составили обстоятельный протокол, я его вычитал и подписал. Как свидетель по делу об убийстве Миколуцкого. В подобных случаях положено этому протоколу быть и в моем уголовном деле. Там его нет: давным-давно изъяли или даже не подшивали туда, нарушив все процессуальные нормы.

Вообще картина получалась, мягко выражаясь, веселая. Бывший первый секретарь обкома, а потом министр, сидит в тюрьме, при этом генеральный прокурор когда-то был инструктором у него в аппарате обкома, а президент проходил номенклатурное согласование. Семь или восемь человек, так или иначе имевших отношение к моей судьбе как судьбе подследственного и заключенного, в разное время работали в моем подчинении, и от меня зависела их судьба. Впору было бы рехнуться. Но такого удовольствия я им доставить не мог…

Когда вышел из тюрьмы, мы не раз говорили с Олегом Божелко. По его рассказам, он о моем аресте узнал из телефонного разговора с Виктором Шейманом. Шейман лично вызвал к себе заместителя генерального прокурора Петра Иваненко и приказал подписать ордер. Ордер подписали в понедельник, а Божелко узнал об этом во вторник. Все остальные, кроме Лукашенко и Шеймана, ровным счетом ничего не знали и не значили в этом моем «деле».

Арест проходил предельно просто, буднично. Я даже забыл, что меня предупредили накануне. 11 ноября около 16 часов в кабинет неожиданно зашел помощник и сообщил: «Там пришли какие-то люди и рвутся к вам с каким-то следственным экспериментом!» Ну, рвутся, так пусть заходят. Вошло человек двадцать, с двумя кинокамерами. Что за эксперименты? Следователь Молочков садится и представляет ордер на мой арест. Вот тогда я вспомнил и о вчерашнем предупреждении, не жалея, что не подался в бега. Начали искать. Смотрели люки, через которые проходят кабели связи. Искали взрывное устройство. Потом взяли пылесос, оставленный в комнате отдыха уборщицей, и долго крутили, боясь открыть. Выскребли все ящики, забрали кипу визиток (более 300) моих бывших посетителей, которых потом долго тягали на допросы. Перерыли все бумаги. Я одел плащ, вышел из кабинета, и тут, в коридоре уже перед телекамерами, на меня решили надеть наручники.