Виктор Поротников - Дарий

– Царь, – вновь стал предостерегать его Аспатин, – равнины за Понтом Эвксинским населены скифами, местами и савроматами. Вряд ли эти племена без сражений пропустят наше войско через свои владения. Опыт нам подсказывает, что скифы – противник смелый и упорный. Не лучше ли сначала завоевать Македонию и Грецию?

– Эти ничтожные страны и так никуда не денутся, – небрежно промолвил Дарий, указывая на карту. – Взгляни, Аспатин. Вот Греция, вот Македония; они в два раза меньше Египта и в четыре раза меньше Аравии. Буду еще я с ними возиться! Я отправлю к грекам и македонцам своих послов с требованием земли и воды. Полагаю, и те и другие покорятся мне без всякой войны. Не безумцы же они в конце концов, чтобы сопротивляться державе, во сто крат превосходящей Элладу и Македонию вместе взятые своими размерами и народонаселением!

Дарий тогда и предположить не мог, что победоносные персидские полчища в недалеком будущем споткнутся о невиданную стойкость именно маленьких эллинских государств и что это неравное противостояние выльется в целую эпоху греко-персидских войн. Ту эпоху, которая породит выдающихся эллинских полководцев, чья слава переживет их самих и чьи победы на суше и на море низвергнут державу Ахеменидов с высот былого величия.

К походу на край Ойкумены Дарий готовился основательно. Он потребовал список всех народов своего царства, с тем, чтобы знать сколько воинов может выставить то или иное племя. Общий сбор войск был назначен на равнине близ Суз.

В течение двух месяцев к Сузам тянулись обозы с провиантом, шли пешие отряды, скакала конница…

Военный стан на берегу реки Хоасп пестрел тысячами шатров. Вокруг стояли бесчисленные двух– и четырехколесные крытые повозки, рядом с которыми располагались загоны для вьючных животных с десятками тысяч ослов, мулов и верблюдов. По ночам на равнине от множества костров было светло как днем.

Дарий каждый день сверялся со своим списком, делая в нем пометки напротив тех племен, которые прислали войска и необходимые припасы.

Там же царь отмечал постоянно увеличивающуюся численность своей гигантской армии.

По вечерам Дарий поднимался на дворцовую башню и подолгу любовался оттуда морем огней, разлившимся по равнине. Он уже знал, что более могучего войска до него не собирал никто из ассирийских, вавилонских и индийских царей. Даже у Кира Великого войско было гораздо меньше.

В окружении Дария царил воинственный подъем. Всем казалось, что при такой многочисленности Дариева войска достойнее бросать вызов не какому-то отдельному государству или племени, но всему миру!

– Такое войско, как у нас, сметет все на своем пути!

– Один вид наших полчищ приведет в трепет любого врага.

– Дарий уже потому велик, что сплотил под своим знаменем всю Азию! – переговаривались между собою персидские вельможи.

Накануне распределения высших командных должностей Дарий пожелал еще раз услышать мнение Артабана по поводу грядущего похода.

– Артабан, – спросил Дарий, – ты и теперь будешь настаивать на том, что затеваемый мною поход обретен на неудачу?

– Не стану кривить душой, повелитель, но я по-прежнему не верю в успех этого похода, ибо многочисленность нашего войска, скорее всего, обернется бедой для нас же самих, – честно ответил Артабан.

– Мне смешно тебя слушать, Артабан, – усмехнулся Дарий. – Многочисленность не может повредить никакому войску, а уж тем более войску, вознамерившемуся завоевать всю Ойкумену. Признайся лучше, что ты опасаешься припонтийских скифов, ведь они собратья скифов азиатских, с которыми ты в свое время воевал столь неудачно.

– Признаюсь, царь, – произнес Артабан, – грядущая война со скифами меня вовсе не радует, поскольку диких кочевников можно только покупать роскошью, но не побеждать силой оружия.

– И это говорит перс?! – возмутился присутствующий при этом Аспатин. – Стыдись, Артабан!

– Что ж, Аспатин, – без всякого смущения промолвил Артабан, – надо же хоть кому-то из персов быть благоразумным.

Назначая Тахмаспаду одним из предводителей тяжелой конницы, Дарий не удержался и сказал ему с нескрываемым самодовольством:

– Тахмаспада, помнится, ты говорил как-то, что у раджи Кошалы триста тысяч войска. Так вот, в моем войске почти четыреста тысяч воинов! Что ты на это скажешь?

– Скажу, что если бы могущество царей измерялось численностью их войск, то равных тебе правителей – о царь! – не было и нет, – ответил вождь паретаков.

– По силам ли мне теперь одолеть раджей Кошалы и Панчалы? – вновь спросил Дарий.

– По силам, государь, – промолвил Тахмаспада. Но тут же добавил: – При условии, что твое огромное войско сохранит боеспособность до вторжения в долину Ганга.

Такой ответ Тахмаспады не понравился Дарию.

«На что он намекает? – думал царь наедине с самим собой. – К чему клонят те из военачальников, которые втихомолку говорят, что с таким огромным войском, как у меня, лучше стоять на месте, нежели идти в дальний поход. Кто эти люди? Завистники или злопыхатели? А может быть, провидцы?..»

Перед самым выступлением из Суз один из знатных персов по имени Эобаз, у которого было трое сыновей и все они должны были отправиться в поход, обратился к царю с просьбой оставить дома хоть одного сына.

Усмотрев в этой просьбе неверие Эобаза в удачное завершение похода, Дарий распалился гневом и заявил тому, что оставляет всех его троих сыновей, коли они так же трусоваты, как и их отец. Юношей тут же привели и по приказу царя умертвили на глазах у несчастного, поседевшего от горя отца.

По пути в Вавилон Дарий устроил смотр своему войску.

На холме близ недавно проложенной Царской дороги был поставлен трон, на котором восседал царь царей в окружении пышной свиты. Чуть ниже по склону холма ровными шеренгами, плечом к плечу выстроились отборные воины – «бессмертные». Еще ниже, у самого подножия, застыли в строю конные царские телохранители. Над холмом на длинном шесте реяло царское знамя с распростертыми орлиными крыльями, видимое далеко отовсюду.

Сначала пред взором царя неторопливым аллюром проскакали конные отряды двенадцати персидских племен, каждый отряд – в одеждах своего племени, каждый – с оружием своего племени…

Затем ровным шагом, гордо красуясь военной выправкой, прошла персидская пехота. Роскошь их одежд ослепляла – расшитые золотом плащи, кафтаны с длинными широкими рукавами, на которых сверкали драгоценные камни, золотые ожерелья на груди… Не менее богато было украшено оружие персов: золотые и серебряные ножны мечей и акинаков, гориты [145]и колчаны со стрелами, рукояти небольших топориков и древки коротких копий… Казалось, все эти люди собрались не на войну, а на торжественный парад.