Иван Майский - Испанские тетради

Оглядываясь сейчас на события тех лет, яснее, чем когда-либо, видишь, что позиция нашего правительства была правильна. Если можно о чем-либо пожалеть, так только о том, что географическая отдаленность Испании от СССР и тогдашнее мировое соотношение сил не позволили нам оказать Испанской республике еще более эффективную помощь.

В связи с заседанием комитета 28 октября в памяти у меня остался один полукомический эпизод. Оно началось в 3 часа дня. Когда пробило пять, мне вспомнилось, что на прошлом заседании хозяева не позаботились о том, чтобы угостить членов комитета традиционной чашкой пятичасового чая. Подумал про себя: «Уж если плимуты и корбены заставляют нас выслушивать за этим столом бездну лицемерно-дипломатического вздора, так пусть, по крайней мере, поят нас чаем и кормят бутербродами!»

И вот в самый разгар ожесточенной схватки из-за нарушения невмешательства Италией я, сделав самую невинную физиономию, вдруг обратился к Плимуту:

– Господин председатель, прошу слова к порядку дня…

Плимут недоуменно и подозрительно посмотрел на меня. Он точно ждал, что вот-вот я брошу бомбу на стол комитета. Секретари его тоже заволновались: им явно мерещились какие-то новые коварные ходы с советской стороны. За зеленым столом воцарилось молчание. Все с затаенным дыханием ожидали, что будет.

– Да, к порядку дня… – повторил я, намеренно затягивая напряженный момент. – Нельзя ли сейчас сделать перерыв и выпить по чашке чаю?

Вздох облегчения пронесся по залу. Но тут уже Плимут и его секретари почувствовали себя крайне смущенными. Оказывается, ничего не было приготовлено. Последовала торопливая консультация между председателем и его помощниками, и затем Плимут торжественно, как и подобает лорду, объявил:

– Мне сообщили, что в шесть тридцать будет чай с закусками, тогда мы и устроим небольшой перерыв.

С этого дня пятичасовой чай с бутербродами регулярно подавался членам комитета без всякого напоминания. Прецедент был создан, а дальше уже вступила в силу всемогущая в Англии традиция.

Как ни бурны были заседания 23 и 28 октября, все-таки накал политических страстей достиг апогея только на пленуме комитета 4 ноября. В этот день обсуждались жалобы Германии, Италии и Португалии на нарушение соглашения о невмешательстве со стороны СССР.

Каждая из трех фашистских держав направила в комитет особую ноту с обвинением Советского Союза в нарушении названного соглашения. Каждая из фашистских держав лезла из кожи вон, чтобы показать, будто бы ее протест основан на сведениях, добытых ею самостоятельно и не имеющих ничего общего с источниками двух других дружественных ей государств. Им казалось, что так будет убедительнее для членов комитета. Однако эту игру фашистской тройки очень быстро разоблачила и сорвала советская сторона. Нам сразу бросилось в глаза почти точное совпадение целого ряда обвинений против СССР и даже формулировок во всех трех нотах, особенно в германской и итальянской. На послеобеденном заседании я прямо заявил:

– Изучение германской, итальянской и португальской нот, а также обстоятельства их представления создают у меня впечатление, что духовным отцом всех этих утверждений, направленных против Советского правительства, является представитель Италии и что два других правительства широко использовали его не слишком-то достоверные источники [23].

Бисмарк и Кальхейрос пытались голословно опровергать правильность моего заключения, но, когда на следующем заседании 12 ноября я вновь повторил свою догадку, Гранди, не отличавшийся особой выдержкой и осторожностью, с каким-то почти мальчишеским озорством воскликнул:

– Что ж, я очень горд моими сыновьями! [24]

Но гордиться-то, собственно, было нечем. Выдвинутые против СССР обвинения поражали своею неопределенностью. Даже лорд Плимут, который отнюдь не питал симпатий к СССР, был шокирован слабостью представленного фашистами материала и прямо заявил, что он не видит «достаточно точных доказательств или фактов, которые позволяли бы сделать вывод о нарушении соглашения о невмешательстве» [25].

Самым ярким свидетельством легкомыслия, с которым составлялись обвинительные ноты фашистских держав, может служить жестокий спор о двух советских судах «Нева» и «Кубань», разыгравшийся на заседаниях 4 и 12 ноября. Этот спор имел свою предысторию.

С самого начала испанского конфликта широкие массы советского народа твердо и решительно встали на сторону испанской демократии. Уже 5 августа 1936 года в Москве на Красной площади под председательством главы ВЦСПС H. M. Шверника состоялся огромный митинг сочувствия Испанской республике, а вслед за тем работницы «Трехгорки» обратились ко всем членам советских профсоюзов с горячим призывом открыть денежные сборы в пользу испанских женщин и детей. Деньги полились рекой и в короткое время составилась очень большая сумма. На них закупались продовольствие и одежда. Эти подарки для Испании были затем погружены на суда «Нева» и «Кубань», которые в конце сентября – начале октября благополучно доставили их в испанский порт Аликанте.

И вот в германской обвинительной ноте оказались два таких пункта:

«Обвинение 6. 25 сентября русский пароход „Нева“ прибыл в порт Аликанте. Это судно везло шкуры, оружие и амуницию, все закамуфлированные, как продовольственные припасы. Кроме того, на – борту его находились 12 летчиков, которые затем направились в Мадрид».

«Обвинение 7. 4 октября в тот же порт под русским флагом прибыл пароход „Кубань“, который привез пищевые продукты и амуницию» [26].

По этому поводу Плимут заметил:

– Погрузка названных судов в советских портах и их разгрузка в испанском порту происходили на глазах тысяч людей… В испанском порту эти суда стояли среди иностранных военных судов, в том числе германских и итальянских, и самая разгрузка производилась среди бела дня. При таких условиях просто невероятно, чтобы с них «тайно» могла быть разгружена амуниция без того, чтобы никто этого не заметил. А между тем германские и итальянские утверждения не подкрепляются никакими свидетельскими показаниями [27].

Бисмарк пытался рассеять сомнения Плимута. Он заявлял, что свидетельские показания есть, но свидетелей нельзя назвать из опасения за их жизнь.

Гранди поддержал своего немецкого коллегу, сказав, что командир и офицеры итальянского крейсера «Вераццано», находившегося в тот момент в Аликанте, полностью подтверждают факт разгрузки оружия и амуниции с «Невы» и «Кубани».

Я высмеял аргументы Бисмарка и Гранди и явно подорвал доверие к их словам. Тогда Гранди переключился на другой «галс» и ударился в область технико-морских доводов. Суть их сводилась к тому, что осадка «Невы» и «Кубани», когда они пришли в Аликанте, была очень велика – ниже ватерлинии, что такую осадку не могли бы дать грузы продовольственного и ширпотребовского характера и что, стало быть, под пищевыми продуктами и одеждой находились пушки, танки и пулеметы. Я решительно возражал против утверждений Гранди, и не только возражал, но и приводил точные цифры и расчеты, из которых вытекала полная беспочвенность обвинений итальянского посла. Однако технико-морская аргументация последнего произвела известное впечатление на некоторых членов комитета (очевидно потому, что они в ней плохо разбирались), и швед Пальмшерна, поляк Рачинский заговорили о необходимости как следует изучить все это. Стал колебаться и Плимут.