Иван Майский - Испанские тетради

– Простите, лорд Плимут, – перебил я. – Мы ведь сейчас беседуем в частном порядке… Так вот, скажу вам прямо: мне не понятно, почему британское правительство так цепляется за этот комитет? После девятимесячного опыта всем, кажется, стало ясно, что комитет по невмешательству, вопреки добрым намерениям его инициаторов, на практике оказался совершенно негодным инструментом для ограничения войны в Испании только самими испанцами.

– Однако вы не станете отрицать, – возразил Плимут, – что при всех своих недостатках, которые я очень хорошо сознаю, наш комитет за эти девять месяцев все-таки значительно ослабил опасность возникновения европейской войны…

Плимут помахал полами своего смокинга, который висел на нем слишком свободно, и с горечью добавил:

– Вы видите?.. Я потерял за эти месяцы почти две стоны [76]. Но меня утешает мысль, что это – моя жертва на алтарь европейского мира…

– Мне не хотелось бы огорчать вас, лорд Плимут, – заметил, я, – но должен сознаться, что, с моей точки зрения, деятельность комитета по невмешательству не ослабила опасности европейской войны, а, наоборот, усилила ее.

– Как так? – удивился Плимут.

– Очень просто… Комитет по невмешательству на практике превратился в ширму, прикрывающую мощную поддержку Франко фашистскими державами. Эти державы почувствовали, что им нечего бояться серьезного противодействия их агрессивным планам – противодействия не на словах, а на деле – со стороны Англии, Франции, США. Боюсь, как бы подобный опыт не укрепил у Гитлера и Муссолини уверенности в полнейшей безнаказанности за любые, самые чудовищные диверсии на международной арене. А если это так, то, значит, опасность европейской, может быть, даже и второй мировой войны возросла.

Плимут пожал плечами и с улыбкой превосходства бросил:

– Вы слишком большой пессимист.

– Увы, лорд Плимут, – ответил я, – наш, советский, пессимизм в отношении намерений и действий фашистских агрессоров до сих пор, к сожалению, всегда оправдывался… И, простите еще раз, я никак не могу понять вашего равнодушия к будущему Пиренейского полуострова… Оставим на момент общие интересы мира и европейского благополучия. Подойдем к вопросу с позиций сугубо реальных, я бы сказал даже, с позиции национально-эгоистических интересов Англии… Допустим, Франко победит и Германия станет твердой ногой в Испании. Что тогда станется с вашими, британскими, капиталовложениями в этой стране? Они ведь довольно значительны… Что станется с вашими морскими коммуникациями на восток, над которыми повиснет Гитлер?.. Что станется с Францией, которой Германия будет угрожать не только с фронта, но и с тыла?.. Как вы, англичане, можете мириться с такими перспективами? А иных перспектив я не вижу, если комитет по «невмешательству» продолжит свою злосчастную деятельность…

Плимут бесстрастно выслушал меня и неторопливо стал излагать свое кредо:

– Еще раз должен повторить: вы слишком большой пессимист… Нашим, британским, интересам не грозит серьезная опасность даже в случае победы Франко… Как бы ни кончилась война, Испания выйдет из нее совершенно разоренной. Для восстановления своего хозяйства ей потребуются деньги… Откуда она их может получить? Во всяком случае, не от Германии и Италии: у них денег нет. Деньги разоренная Испания сможет получить только в Лондоне. Кто бы ни оказался после войны во главе Испании, он должен будет обратиться к нашим банкам… Вот тогда и наступит наш час… Мы сумеем договориться с этим будущим правительством Испании обо всем, что нам нужно: и о финансовых компенсациях, и о политических и военных гарантиях… Нет, наши интересы не пострадают при любом исходе войны!

Я слушал и невольно удивлялся наивности своего собеседника, как бы олицетворявшего собой господствующий класс Великобритании. Плимут находился в плену традиций и взглядов XIX века, был не в состоянии понять механику экономических и политических отношений нашей эпохи. Я не стал, однако, разъяснять лорду Плимуту разницу между «тогда» и «теперь», а просто сказал:

– Вы назвали меня большим пессимистом… А я, выслушав вас, склонен думать, что вы слишком самоуверенны… История скоро покажет, кто из нас двоих прав, а кто ошибается.

История это действительно показала, и притом гораздо скорее, чем я ожидал. Франко после победы не пришел поклониться золотому тельцу в Сити. Он остался германской марионеткой до самого конца «третьего Рейха», а потом быстро переметнулся к США. Англия и Франция потеряли свое прежнее влияние в Испании… Так они заплатили за свою политику «невмешательства».:

Однако возвращаюсь к 1937 году.

Заблуждения правящих кругов Англии, так хорошо выявившиеся в моем разговоре с Плимутом, еще более усугубились благодаря некоторым политическим событиям европейского масштаба.

28 мая 1937 года в Англии ушел на покой премьер Болдуин и вместо него главой правительства стал Невиль Чемберлен – лидер так называемой «кливденской клики», объединявшей самые реакционные круги британской буржуазии. 25 июня он выступил в парламенте с большой программной речью, в которой обрисовал тогдашнюю международную ситуацию в очень мрачных красках.

– В горах иногда создаются условия, – утверждал премьер, – когда одно неосторожное движение или даже громкий крик могут дать толчок для снежного обвала. Именно таково в настоящее время положение на международной арене. Я верю, что, хотя лавина угрожающе нависла, она не придет в движение. Если мы проявим выдержку и терпение, если мы сохраним холодные головы, европейский мир еще может быть спасен.

Выступавший после Чемберлена Ллойд Джордж не без ехидства заметил, что «каждая рыба имеет холодную голову», но для выхода из международного тупика этого мало; тут нужны «мужественные сердца и острые умы». А вот этого-то как раз в правительстве Чемберлена и не нашлось, вследствие чего с июня 1937 года Англия открыто покатилась по пути позорно-преступных сделок с фашистскими агрессорами, которые 26 месяцев спустя ввергли ее во вторую мировую войну.

Эта общая линия нового английского кабинета сказалась и на отношении к Испании. Она привела к дальнейшей интенсификации политики «невмешательства».

Не в лучшей роли выступала и Франция. 20 июня там пало правительство Блюма и на смену ему пришло правительство Шотана, в котором «умиротворители» играли поистине первую скрипку. Достаточно сказать, что среди министров нового французского правительства оказалась такая зловещая фигура, как Бонне.

Трогательная забота о сохранении фарса «невмешательства» была проявлена также за океаном. Я уже рассказывал, что американское правительство с самого начала благословило Англию и Францию на это бесславное дело. А потом вашингтонские политики пошли еще дальше: не будучи связаны никаким соглашением о невмешательстве, они совершенно добровольно, по собственной инициативе отказали Испанской республике в продаже оружия. Больше того, Вашингтон усилил давление на Мексику, запрещая ей перепродавать испанским демократам вооружение, приобретенное в США.