Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Этого «бошу» простить не могли.

Велеречиво-изысканное послесловие Грассе «Письмо Фридриху Зибургу о Франции» (SDF, 321–367) призвано нейтрализовать… нет, не критику – автор «Бога во Франции» не критиковал, а лишь констатировал, – но его утверждения. Француз не отказывал немцу ни в знании предмета («вы жили у нас, вы знаете»), ни в доброжелательности («вы умеете говорить о Франции с любовью»), но пытался истолковать его утверждения «к нашей чести». Не инертность и нелюбовь к прогрессу – постоянство и мудрость. Немцы понимают прогресс как машинизм, французы – как гуманизм. У немцев потребность внушать страх, у французов – потребность быть любимыми. Французская культура – дух, немецкая Kultur (для отличия от «настоящей» культуры французы писали это слово по-немецки) – власть. Ответ по существу или игра словами?..

Отметим следующий пассаж Грассе: «В нескольких местах книги вы упрекаете Францию в отсутствии “европейского чувства”, конкретно в отсутствии понимания общих нужд того, что вы именуете “Европой”. Вы говорите: “Это понятие слишком широко для Франции”. Нет, господин Зибург, слишком узко! Поверьте, слово “европейский” ничего не говорит французу: это ошибка наших политиков, что после войны они стали что-то подразумевать под этим словом. Француз не может называть себя европейцем, не изменяя духу своей расы. Он чувствует себя прежде всего французом, затем человеком» (SDF, 335–336).

Моррас позиционировал себя как человек, пишущий прежде всего о Франции и для Франции, но его друг Доде сделал значимую оговорку: «Говоря о Франции, он (Моррас. – В. М. ) говорит и для Европы, которую демократизм, затем социализм погрузили в тот хаос, который мы видим сегодня. Этого проповедника стабильности, преемственности, наследственной монархии во Франции жадно читают и комментируют во всех латинских странах, более того, в элите всех цивилизованных стран. В Бельгии, Швейцарии, Нидерландах я повсюду находил ревностных поклонников великого политика, представляющего единственный умственный бастион против нарастающего потопа революционного и германского варварства. Хороший европеец – это именно он, тот, кто воплощает порядок и иерархию, сочетая их с национальной независимостью и профессиональными и локальными свободами» (LDM, 68–69).

Противопоставление Франции и Европы приобрело особое значение в годы оккупации, когда под «европейским делом» его сторонники, а отчасти и противники, понимали участие Франции в гитлеровских планах «новой Европы». 22 марта 1941 г. Зибург, прикомандированный к посольству Рейха, выступил в Париже с лекцией «Франция вчера и завтра», утверждая, что «перемены в Европе не навязаны Германией, но стали неизбежным последствием мировой эволюции, которую война лишь ускорила». Слушателям его представил не кто иной, как Грассе, напомнивший, что «объявленный новый порядок, несомненно, может быть установлен только силой», но перевел разговор в сферу литературы, «международной духовной жизни, во многом свободной от сиюминутных политических соображений» [273] Изложение: Von Buddenbrock C. Friedrich Sieburg. P. 187–189. .

Автора и издателя приятно удивила популярность книги, вызвавшей разноречивые отклики. Гийюэн прочитал подаренный автором с дружеской надписью экземпляр (в моем собрании) и оставил много помет карандашом, но его рецензию я не нашел. Как не нашел и речь Пуанкаре (в книге ему посвящен хвалебный этюд) с рефреном «Нет, господин Зибург…» [274] Упомянуто: Von Buddenbrock C. Friedrich Sieburg. P. 62. .

Получив книгу от издателя, Моррас наверняка хотя бы пролистал ее, но его отклик нам неизвестен. Зато откликнулись Массис (HMD, 179–190; переработанный и дополненный вариант: HMG, 158–169) и Бразийяк. Симпатии автора к Франции показались им внешними, неглубокими, а то и неискренними. Обратив внимание читателей на купюры в переводе, из которого исчезли инвективы против французского империализма – не только идейного, но дипломатического, экономического и военного, – Бразийяк выразительно озаглавил свой отклик «Германская контрабанда». «Под словом “солидарность”, – цитировал он одну из исключенных фраз, – Франция всегда понимала согласие бывших союзников, которых она называет “народами доброй воли”, против мятежного духа побежденных врагов». По мнению критика, внимания французов достойны только суждения Зибурга о двусторонних отношениях, а «остальное, Бог мой, лишь доказывает взаимную непостижимость двух народов» [275] Robert Brasillach. Œuvres complètes. T. XI. Paris, 1964. P. 33–38. .

Похожего мнения придерживался Массис: «Хорошо, что книгу Зибурга узнают во Франции: это лучше, чем похвала, это – предупреждение» (HMG, 169). У немецкого автора, «принадлежащего к молодому, новому, еще варварскому народу и гордого этой принадлежностью» (HMG, 165), критик нашел новые доказательства того, что немцы руководствуются «философией становления», для которой нет ничего определенного и постоянного, «творческим динамизмом», противостоящим «стабилизму». В последнем Зибург видел главную слабость Франции перед лицом наступающего «динамизма». «Говоря прямо, философия становления, по сути являющаяся немецкой, проявляет себя как бесконечный разрушительный оппортунизм» (HMD, 187). Массис, вслед за своим учителем Моррасом, трактовал это как конфликт варварства и цивилизации, напомнив, что «греко-латинская культура и связанная с ней человеческая традиция не являются для немцев фундаментальной ценностью цивилизации» (HMD, 183).

Предостерегая соотечественников от отношения к Германии как к «стране, подобной всем другим» (HMD, 179), Массис утверждал, что немецкие понятия о человеке, цивилизации, праве, интеллектуальных и моральных ценностях отличаются от «цивилизованных», то есть французских и единственно верных, и характеризуются «непреходящей враждебностью ко всем человеческим идеям, которые не допускают превращения жизни в неконтролируемый кошмар» (HMD, 190). «Для нас понятия об обещании и договоре есть основа всей цивилизации» (HMD, 188), а немцы не приемлют категорию «ответственности». Говоря прямо, речь шла об ответственности за развязывание мировой войны и о пересмотре Версальского договора, основанного на тезисе об исключительной вине Германии. «Что для Жизни эти клочки бумаги?» – иронизировал французский критик (HMG, 166).

Аргументы из «Защиты Запада» и своей критики в адрес Зибурга Массис повторил в небольшой книге «Германия вчера и послезавтра» (1949). Для него ничего принципиально не изменилось: поверженная Германия напоминала то, что было после Первой мировой… вплоть до начала Второй. «Сегодняшняя ошибка, как и вчерашняя, – мы говорим здесь только о политической ошибке – заключается в обращении с немцами, как будто они во всем похожи на других, тогда как это очень особенные люди . <���…> Денацифицировать их? Следует сказать: дегерманизировать ! Потому что речь идет о сущностном изменении, а не о временном обезвреживании». Не закавычивая цитату и не указывая источник, Массис повторил известные слова Сталина о том, что «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается» – только в этом он видел доказательство «вечной угрозы» [276] Massis H . Allemagne d'hier et d'après-demain. Р. 10, 13. .