Владимир Шигин - Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг.

Главные причины Кронштадтского восстания вытекали из того, что оно было логичным продолжением всей предшествующей революционной истории крепости. В начале Кронштадтского восстания, прежде всего, действовал мотив: Кронштадт должен, как всегда, быть впереди, должен следовать своим революционным традициям. Эти традиции приобрели уже такое значение, что можно даже в определённой степени сделать вывод, что кронштадтцы просто не могли не выступить, что к этому их обязывала авангардная роль за все прошедшие годы развития революции 1917 года.

Как бы внешне ни выглядели выступления кронштадтцев, они все делали именем революции и в них всегда имелись «левые» мотивы. Основной признак, по которому можно судить о распространённости проявлений левизны, в период Кронштадтского восстания проявился в том, что восставшие кронштадтцы назвали свое выступление «третьей революцией». Этот лозунг матросам был давно известен. Как выше отмечалось, его пропагандировали анархисты в матросских массах чуть ли не сразу после Октября, он был на повестке дня у отряда Д. И. Попова в период левоэсеровского мятежа 6–7 июля 1918 г., его могли воспринять от махновцев призывники из Украины и матросы, переведенные с Черноморского флота. Лозунг «третьей революции» ходил среди кронштадтцев еще с началом волнений. Именно он поднимал дух мятежных матросов.

Продолжая революционные традиции, кронштадтцы стремились, как они говорили, «делать историю». Огромное влияние на решительность восставших оказала также 50-я годовщина Парижской коммуны 18 марта. «Мы вам устроим Парижскую коммуну!» – таково было желание многих восставших даже в условиях очевидного поражения восстания. Именно в Парижской коммуне матросы видели смысл своего восстания, подобного кратковременному существованию Парижской коммуны, а, следовательно, рассматривали свою борьбу как борьбу за общечеловеческие ценности Парижской коммуны. Примечательно, что эту дату как «свою» в интересах борьбы с восставшими пытались использовать и большевистские агитаторы. Совершенно не случайно, что после восстания линкору «Севастополь» было дано новое, компромиссное с оставшимися членами экипажа имя… «Парижская коммуна».

Среди причин Кронштадтского восстания большую роль играло и стремление кронштадтцев искупить вину за прошлые свои левоэкстремистские грехи, совершенные при осуществлении большевистской политики. Примером такого «греха» было участие 4-го Кронштадтского матросского полка в расказачивании в 1919 году, из-за чего во многом осенью 1920 года Кронштадтский полк с особым ожесточением был вырублен казаками под Мариуполем. Гибель сотен товарищей не могла не заставить задуматься матросов о том, что и их может ждать возмездие за жесткое проведение большевистской политики.

Комиссар Балтийского флота Н. Н. Кузьмин не учел силы этого фактора на митинге кронштадтцев 1 марта. На предъявленные ему обвинения в участии в расстрелах «через десяток» он отвечал в том смысле, что кронштадтцы, если бы требовала обстановка, расстреляли бы и каждого пятого. Тем самым он добился прямо противоположного – не успокоения, а «взрыва» митинга.

Несмотря на личную храбрость с первых минут восстания, оно было не только протестно-стихийным, но и откровенно локальным. Кроме этого, у матросов традиционно присутствовала разобщенность, слабая организация, отсутствие грамотных и авторитетных политических лидеров. Кроме этого, поднявшись за крестьянскую Россию, в реальности матросы никакой связи с ней (например, с теми же тамбовскими крестьянами) не имели, тем более не было и речи хоть о какой-то координации действий.

Следует отметить оперативную и эффективную реакцию руководства РКП(б). Уже 25 февраля, через два дня после начала заводских забастовок, власти объявили в Петрограде военное положение. Спустя еще три дня, 28 февраля, в преддверии первых волнений в Кронштадте в Петрограде прошли массовые аресты активистов социалистических оппозиционных партий, которых использовали как заложников. Очень оперативно были приняты меры недопущения поддержки восставших матросов и петроградскими рабочими. В начале марта 1921 года в Петрограде резко увеличили нормы продовольственных пайков. Рабочим впервые за долгое время выдали мясо и другие дефицитные продукты. Грамотное сочетание жестких репрессий и некоторых послаблений помогло большевикам помешать распространению протестных «прокронштадтских» настроений в городах. Известный историк военно-морского флота М. А. Елизаров считает, что движение матросов в 1921 году было не «правым», как рисуют его в советской историографии. Идеология матросов всегда была более «левой», чем большевистская. А к 1921 году она стала и более демократической. После поражения Кронштадта режим большевиков окончательно консолидировался и стабилизировался. Кронштадтское восстание стало заключительным аккордом российской революции. Определенные требования кронштадтских матросов все же были выполнены. Так крестьяне получили право свободно хозяйствовать на своей земле, существенно снизилось и давление на них государства. А объявленная вскоре новая экономическая политика (НЭП) стала временным социальным компромиссом между народом и властью. Именно Кронштадт своей «критикой оружием» окончательно убедил РКП(б) принять программу НЭПа – то есть в значительной степени восстановления буржуазных отношений в экономике. Но сделать то же самое в политике – означало просто-напросто повернуть революцию вспять. В. И. Ленин по этому поводу говорил: «Как бы ни была вначале мала или невелика, как бы это сказать, передвижка власти, которую кронштадтские матросы и рабочие выдвинули, – они хотели поправить большевиков по части свободы торговли, – казалось бы, передвижка небольшая, как будто бы лозунги те же самые: «Советская власть», с небольшим изменением, или только исправленная, – а на самом деле беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически». «Если бы товарищ Калинин тогда рассказал про НЭП, – писал позже один из участников восстания, – то, я осмелюсь утверждать, компромисс был бы найден и восстания не было бы».

В каждом правиле, как известно, всегда есть свои исключения. Так было и в матросской среде. Несмотря на всю бескомпромиссность и монолитность основной матросской массы, перебежчики на сторону власти среди матросов конечно же были. К 1921 году некоторая часть матросов, типа П. Е. Дыбенко, окончательно порвав с братвой, полностью переметнулась на сторону большевиков, причем не по идейным, а исключительно по конъюнктурным соображениям. При этом больше всего матросов-перебежчиков сосредоточилось в ВЧК.