Людмила Ивонина - Герцог Мальборо. Человек, полководец, политик

Англичане также получили для себя немалые выгоды: Соединенные провинции гарантировали демилитаризацию Дюнкерка и исключили Остенде из крепостей барьера, получив взамен торговый город Дендермонде. Голландия обязалась защищать принцип протестантского престолонаследия в Британии и не изменять Великому союзу. Договор также обозначил привилегии Морских держав в Испанской Америке.

Пока было возможно, Лондон держал его в тайне от императора и «второго» испанского короля. Будучи в неведении, 14 сентября император подтвердил наследование тремя дочерями Мальборо имения Миндельхайм, несмотря на действовавший в Империи закон, разрешавший передавать наследство лишь по мужской линии. Еще спустя четыре дня Иосиф I лично попросил герцога пресечь голландские амбиции. В общем, в Вене не имели представления ни о британской политике, ни о шатком положении герцога.

В конце ноября Мальборо, стремясь сохранить лицо, посетил Евгения и Зинцендорфа в Гааге и сообщил им содержание англо-голландского договора. Можно представить, как в Вене были раздосадованы происшедшим!

Вернувшись на Альбион, Мальборо провел при дворе, ставшим для него враждебным и неуютным, совсем немного времени. Вместе с женой и Годолфином он уехал в Бленхайм, дабы посмотреть, как идет строительство дворца, и заодно просчитать свои дальнейшие шаги. Дуумвират находился под непрерывным огнем тори и вигов-экстремистов, а его влияние на королеву, которая предпочитала слушать Харли и миссис Мэшем, становилось все меньше.

Сара в эти дни написала бывшей подруге письмо такого содержания: «Сейчас вы под влиянием фаворитов (себя фавориткой Сара не считала. — Л. И. ) поступаете не в ваших собственных интересах и безопасности… Каждый день доказывает, что вы не слушаете ни Милорда Мальборо, ни лорда Годолфина, как обычно, и мне тяжело представить, что другим людям вы доверяете больше, чем им… И сейчас я молю Бога, чтобы он открыл вам глаза… Вам лучше советоваться с вашими главными слугами, и убедить мир, что эта леди (то есть Мэшем) — не что иное, как просто фрейлина…» Анне не могло понравиться это нравоучительное послание. «Фрейлина спальных покоев — ближайшая из моих слуг, и, кроме того, я держу около себя человека, согласного со мной», — отвечала она герцогине.

5 ноября 1709 года в соборе Святого Павла священник Генри Сэчверелл в неистовой речи критиковал терпимость правительства к диссидентам, осуждал Славную революцию и политику вигов. Лорд-мэр Сэмюэл Джерард способствовал публикации этой речи, ставшей, по мнению тори, образцом ораторского искусства. В свою очередь, сын архиепископа Йоркского Долбен назвал ее в палате общин напыщенным пустозвонством, клеветой и подстрекательством к мятежу В конце концов проповедника арестовали и призвали к ответу перед палатой общин, которая постановила лишить Сэчверелла сана и, обвинив его в государственной измене, передала дело на суд палаты лордов. Обвинителем назначили Долбена.

Суд в Вестминстере длился три недели. Анна каждый день присутствовала в зале, где он заседал как частный наблюдатель. Огромная толпа громкими возгласами приветствовала обвиняемого, когда его вели на суд и обратно. Сторонники Сэчверелла устраивали беспорядки в Лондоне, вину за которые, однако, королева возлагала на вигов.

Защитительная речь Сэчверелла явно была подготовлена торийским адвокатом. Теперь он клялся в преданности королеве и ее правительству, почтительно отзывался о Славной революции и наследовании короны протестантом, отстаивал доктрину непротивления как основной догмат церкви. Его признали виновным, но приговор был удивительно мягок и свелся к тому, что Сэчвереллу запретили выступать с проповедями три года, а брошюру с его речью торжественно предали огню. Мягкость приговора тори расценили как свой триумф. В глазах уставших от войны англичан Сэчверелл предстал мучеником и жертвой злоупотреблений вигов.

Мальборо во время этих событий находился в Гааге, но он не мог не понимать, что они создают крайне неблагоприятный фон для его деятельности. 10 января 1710 года на вакантный пост констебля Тауэра Харли предложил лорда Риверса. Мальборо выступил против. Риверс обратился к королеве, и та утвердила это назначение, хотя обычно в том, что касалось военных постов, соглашалась с герцогом. Более того, без согласования с ним она назначила капитаном оксфордских драгун Джека Хилла, брата Абигайль Мэшем. Мальборо попросил ее отменить эти назначения, но получил отказ. Шокированный донельзя, он 15 января уехал в Виндзор и написал письмо королеве с требованием удалить либо миссис Мэшем, либо его самого. Правда, в первоначальном, довольно резком, варианте оно не достигло адресата. Годолфин стал уговаривать Джона вернуться в Лондон и предстать перед Анной, тот, чувствуя себя оскорбленным, отказывался. Начался период интенсивных переговоров, в которых сторону герцога представляли Годолфин, Сандерленд и другие его сторонники. Кризис остался неразрешенным, разве что королева согласилась пересмотреть назначение Хилла, «чтобы утешить герцога». Но через несколько месяцев Мэшем и Хилл получили должности бригадных генералов.

Тогда же Мальборо представил парламенту письмо с требованием для себя пожизненно поста командующего вооруженными силами. Но Анна сделала все, что могла, чтобы этого не случилось. Последовательный противник Мальборо герцог Аргайл писал позже: «Она заявляла, что надо отстранить герцога от командования армией и гнать его прочь, будь он жив или мертв». Мальборо был вынужден отступить, чтобы сохранить хоть часть своего политического влияния.

В конце февраля он отбыл в Гаагу. «Я любим в Голландии и желаю быть столь же любимым в Англии… И еще я хотел бы услышать мнение Сандерленда и других друзей, может, я сделал неверный шаг…» — писал герцог жене из дипломатической столицы Европы. Но звезда вигов уже закатывалась. Понимали ли это Мальборо и его сторонники? Скорее всего, да.

Война тем не менее продолжалась. В этом были заинтересованы многие политики и дельцы, преследующие личные цели. Не исключено, что мысли о потере удобных возможностей для личного обогащения были не последними и для Мальборо. Но он и так обладал огромным состоянием. Может быть, война отвечала честолюбивым устремлениям герцога, желавшего сохранять роль вечного триумфатора? Возможно. А может, он просто не мог завершить войну, не добившись поставленной цели — полной победы над Францией? Скорее всего. Он слишком долго был первым человеком на континенте, на равных общался с коронованными особами и диктовал им свои условия. Кем станет он, окончательно возвратившись в Лондон, когда установится мир?