Петр Люкимсон - Царь Ирод

Согласитесь, это был поистине блистательный «спич», вызывающий в памяти речи Цезаря, Петра I, Наполеона и всех прочих великих политиков и полководцев, умевших внушить своим солдатам, что не может быть ничего лучше, чем умереть ради ордена в петлице. Можно лишь поразиться, с каким мастерством, используя приемы софистики и парадоксального мышления, Ирод убеждает здесь армию, что все воспринимаемое как кара Божья на самом деле является предзнаменованием победы; как умело он пробуждает ненависть к врагу, напоминая о его злодеяниях и внушая мысль о справедливости этой войны. Одновременно, как и положено в такого рода выступлениях, он взывает к национальной гордости евреев, напоминает о победах предков и — что крайне важно — позиционирует себя именно как еврея, как «своего среди своих».

Вместе с тем эта речь, безусловно, представляет собой жизненное кредо Ирода. Из нее ясно следует, что он никогда не полагался на случай, а в ходе войны всегда учитывал не только соотношение сил, диспозицию и т. д., но и особенности психологии противника и старался предугадать, как именно последний поведет себя в той или иной ситуации. Учитывая психологию и глубокую религиозность своих соплеменников, он не раз взывает к Богу, но если вслушаться в эту речь, то из нее следует, что сам Ирод был… вероятнее всего, атеистом, последователем греческих и римских философов-материалистов, и в первую очередь Тита Лукреция Кара (около 99–55 до н. э.). Не исключено, что с их сочинениями Ирод познакомился еще в детстве, когда отец нанимал ему учителей-эллинистов. Но не здесь ли следует искать объяснение той легкости, с какой Ирод убивал людей? Не пришел ли он самостоятельно к мысли Достоевского о том, что «если Бога нет, то все дозволено»?!..

Воодушевив солдат, Ирод двинулся на этот раз в поход с юга, перейдя Иордан в районе Филадельфии (Рабат-Амона, современного Аммана — столицы Иордании).

Сторожевые посты набатеев немедленно передали весть об этом в столицу, и многотысячная арабская армия во главе с военачальником Элтемом поспешила навстречу противнику.

Две армии расположились в широкой трансиорданской долине друг против друга, а между ними оказалась небольшая заброшенная крепость. Даже не крепость, а скорее крепостушка, сторожевой пост, который мог быть отличным командным пунктом и местом, где можно было собрать и перестроить армию в случае отступления.

Обе стороны мгновенно оценили все преимущества этой крепости и вступили за нее в сражение. Сначала они осыпали друг друга градом стрел, а затем сошлись в жестокой рукопашной схватке.

Численное преимущество было на стороне арабов, но тут и сыграл свою роль психологический фактор. Ирод, как и обещал, скакал впереди своей армии, всем своим видом выражая уверенность в победе и, хотя ему уже шел пятый десяток, демонстрируя в ближнем бою удивительную ловкость, силу и выносливость. Одновременно он продолжал руководить сражением, отдавая приказы и выравнивая линию боя там, где она начинала «прогибаться». По словам Флавия, ярость и неустрашимость Ирода повергли арабов в ужас, а их предводитель Элтем, растерявшись, словно впал в прострацию и, по сути, прекратил командовать армией.

Последствия такого оцепенения набатейского военачальника не заставили себя долго ждать. Если поначалу обе стороны несли в схватке большие, но в целом равные потери, то затем наступил перелом — и арабы побежали. Солдаты Ирода догоняли отступавших и разили их мечами. Вдобавок бегущие набатеи в панике топтали друг друга, так что их суммарные потери составили в том бою около пяти тысяч человек.

Оставшиеся 11 тысяч заперлись в той самой крепости посреди поля, никак не рассчитанной на такое огромное количество людей и не имеющей запасов ни воды, ни продовольствия. Понятно, что Ирод поспешил окружить это укрепление со всех сторон, превратив его в смертельную ловушку.

Голод и ужасающая жажда начались в крепости почти мгновенно, и вскоре арабы выслали парламентеров, чтобы начать переговоры об условиях капитуляции. Трудно сказать, на что они рассчитывали, зная, что Малх совсем недавно убил послов Ирода. Возможно, они искренне полагали, что главным для Ирода являются деньги и, услышав, что осажденные готовы заплатить 50 талантов, царь Иудеи пойдет на их условия.

Ирод не уподобился Малху и не убил послов, но и выслушать их он тоже отказался, так что они вернулись в крепость с пустыми руками.

Прошло еще несколько дней — и обезумевшие от голода, а еще больше от жажды воины стали сами выбегать из крепости и сдаваться на милость победителей, умоляя дать им глоток воды. Им и в самом деле давали напиться, после чего хладнокровно перерезали горло — и таких жертв голода и жажды набралось около четырех тысяч человек.

Увидев, что Ирод отказывается брать пленных, оставшиеся в крепости семь тысяч человек решились на отчаянный прорыв блокады. Изначально это был бой, в котором у арабов не было не только ни малейшего шанса победить, но и вообще выжить.

Спустя еще несколько дней Малх капитулировал, признав за Иродом право на отторжение небольшого участка земли в районе Иордана и выплатив всю задолженность, после чего Ирод с триумфом вернулся в Иерусалим.

Таким образом, он заставил набатеев сполна рассчитаться и за недавние поражения, и за страх и унижение, пережитые им десять лет назад, когда он бежал от парфян и Антигона.

Но странное дело: эта арабо-иудейская война происходила как раз тогда, когда у мыса Акция Октавиан нанес сокрушительное поражение Антонию. А битва у Филадельфии произошла ранней весной 30 года до н. э. — незадолго до летнего вторжения Октавиана в Египет, когда уже было ясно, что дни Антония и Клеопатры сочтены.

Все это невольно наводит на мысль, что Ирод и Малх затеяли эту войну не только из-за невыплаченной дани и старых счетов, но и для того, чтобы не присоединяться ни к одной из сторон в той битве, которую римляне вели друг с другом и исход которой был вначале непредсказуем. Не исключено, что Ирод со своей огромной интуицией предвидел поражение Антония и не хотел, чтобы у Октавиана появился повод обвинить его в том, что он сражался против него.

Как бы то ни было, вернувшись в Иерусалим, Ирод стал пристально следить за происходящим в регионе и обдумывать, как могут развернуться события, после того как Октавиан станет единовластным правителем Рима.

В том, что последний сразу после победы начнет расправляться с союзниками Антония, Ирод не сомневался. Но его опыт правителя, самого не раз прибегавшего к репрессиям, подсказывал, что новый абсолютный властелин Рима не станет уничтожать всех без разбора, ведь ему будет нужно на кого-то опираться в регионе. А стало быть, он начнет не только казнить, но и миловать — даровать прощение тем, кто не особенно усердствовал в помощи Антонию или по меньшей мере не поднял меча против него.