Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Однако Уэлч пользовался своим влиянием не только для того, чтобы устраивать достойных людей на работу, и не только для политического лоббирования (взять, к примеру, отмену закона о запрете вивисекции, исключавшего опыты над животными и, следовательно, всякий прогресс медицины). Это были пустяки по сравнению с тем, как оно помогало ему в двух других областях.

Одна из этих областей — завершение реформы всего медицинского образования. Пример «Хопкинса» побуждал лучшие школы медицины перестраиваться как можно быстрее. Но слишком многие руководители оставались совершенно безучастными к опыту «Хопкинса», даже не помышляя о реформировании. Но очень скоро они получили суровый урок.

Второй задачей Уэлча было распределение денежного потока — десятков миллионов долларов, отпущенных на лабораторные исследования.

В Европе медицинские исследования поддерживались за счет государственных субсидий, университетских грантов и пожертвований состоятельных жертвователей. В Соединенных Штатах ни государство, ни образовательные учреждения, ни филантропы не желали выделять столько средств. В тот год, когда была открыта школа медицины при Университете Джонса Хопкинса, американские теологические школы получили пожертвований на 18 миллионов долларов, а школам медицины было пожертвовано около 500 тысяч [119] Shryock, Unique Influence, 37. . Такая разница в финансировании и сама структура образования прекрасно объясняли, почему Европа достигла такого впечатляющего прогресса в медицинской науке.

А прогресс этот был поразителен: в конце XIX — начале XX в. медицина переживала свой золотой век, такого расцвета она не достигала никогда, ни до, ни после. Путь к прогрессу открыла микробная теория. Ученые наконец-то решились пойти по этому пути.

В 1880 г. Пастер, когда-то заметивший, что «случай благоприятствует пытливому уму», пытался доказать свое открытие: он считал, будто выделил возбудителя куриной холеры. Он ввел взвесь бактерий здоровым курам, и они, как и следовало ожидать, погибли. Но тут вмешался случай. Одну культуру вирулентных бактерий он отложил на несколько дней, но потом вспомнил о ней и использовал на следующей партии кур. Они выжили. Больше того, те же куры выжили, когда им были введены в высшей степени вирулентные бактерии. Воспользовавшись идеей Дженнера, Пастер попытался ослабить — «аттенуировать», как он это называл, — культуры бактерий, а затем применял ослабленные бактерии для иммунизации птиц против смертоносных бацилл. Пастер добился успеха.

Он начал применять тот же метод и в отношении возбудителей других инфекций. Опыты с ослабленными возбудителями сибирской язвы проводились и раньше, но Пастер действовал решительно и публично. В присутствии газетных репортеров и правительственных чиновников он иммунизировал крупный рогатый скот, а потом вводил ему вирулентные бактерии сибирской язвы. Иммунизированные животные выживали, а контрольные погибали. Три года спустя во Франции вакцинировали против сибирской язвы 3,3 миллиона овец и 438 тысяч коров. Кроме того, Пастеру удалось спасти мальчика, которого покусала бешеная собака, благодаря инъекциям, содержавшим возраставшее количество патогена. В следующем, 1886 г. на деньги специально учрежденного фонда был создан Институт Пастера. Практически сразу же после этого правительство Германии профинансировало создание исследовательского института для Коха и нескольких других выдающихся ученых. Подобные институты были открыты в России, Японии и Британии.

Тем временем важнейшей задачей общественного здравоохранения были меры по снижению заболеваемости холерой и брюшным тифом. В Германии Рихард Пфайффер, лучший ученик Коха, и Вильгельм Колле иммунизировали двоих добровольцев взвесью бацилл брюшного тифа, убитых нагреванием. В Британии Алмрот Райт усовершенствовал этот подход и создал вакцину против брюшного тифа.

Все эти успехи помогали предотвратить инфекционную болезнь. Но пока ни один врач не мог излечить умиравшего от нее пациента. Это положение и надо было изменить.

Одной из наиболее смертоносных детских инфекций всегда была дифтерия. Больные, как правило, задыхаются, так как в горле образуются пленки, перекрывающие дыхательные пути. В Испании эту болезнь называли garrotillo — «маленькая удавка».

В 1884 г. немецкий ученый Фридрих Лёффлер выделил дифтерийную бациллу из горла нескольких больных, вырастил ее на специальной среде (ее до сих пор называют средой Лёффлера и используют для выращивания бактерий, выделенных у пациентов с подозрением на инфекционную болезнь) и начал проводить исследования на животных, продолжавшиеся несколько лет. На основании полученных результатов Лёффлер предположил, что убивают не сами бактерии, а токсин, яд, который они выделяют.

В 1889 г. сотрудники Пастера Эмиль Ру и Александр Йерсен вырастили в бульоне культуры дифтерийных бактерий и с помощью сжатого воздуха продавили его через пористый фарфоровый фильтр. (Этот фильтр был изобретен Чарльзом Чемберлендом, физиком, работавшим в Институте Пастера, и сыграл в исследовании чрезвычайно важную роль, хотя послужил всего лишь инструментом.) Ни одна бактерия, ни одна твердая частица не могли преодолеть этот фильтр — только жидкость. И эта жидкость оказалась смертоносной. Таким образом, было доказано, что при дифтерии убивает растворимый токсин.

А между тем американский физиолог Генри Сьюэлл из Мичиганского университета изучал змеиный яд, который по химическому составу напоминал многие бактериальные токсины. В 1887 г. он привил голубей против яда гремучей змеи.

Если можно иммунизировать голубей, значит, можно и людей. Так же, как в случае с холерой, французские и немецкие ученые наперегонки, опираясь на опыт Сьюэлла и достижения друг друга, принялись исследовать дифтерию и столбняк. В декабре 1890 г. сотрудники Коха Эмиль Беринг, который позже получил Нобелевскую премию, и Китасато Сибасабуро показали, что сыворотка (жидкость, которая остается после удаления из крови всех твердых частиц), извлеченная из иммунизированного животного и введенная животному другого вида, делает его невосприимчивым к заболеванию.

Эта статья потрясла научный мир. Борьба с дифтерией шла в лабораториях с невиданной доселе интенсивностью. Сразу после Рождества 1891 г. в Берлине была предпринята первая попытка вылечить человека от дифтерии. Она увенчалась успехом.

Ученые не просто открыли способ предотвратить болезнь. Они нашли метод вылечить болезнь. Это было первое лекарство.

Работа продолжалась в течение нескольких следующих лет. В 1894 г. Эмиль Ру из Института Пастера выступил на Международном гигиеническом конгрессе в Будапеште с докладом, в котором подводились итоги экспериментов с дифтерийным антитоксином.