Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Прошло еще два дня. И первый, и второй день принесли по 300 с лишним смертей, но Крузен вновь уверял: «Это наивысшая отметка смертности, и совершенно очевидно, что с этого момента до полной победы над эпидемией смертность будет неуклонно снижаться».

На третий день умерли 428 человек — а смертность росла еще много дней и в итоге выросла еще почти вдвое.

Крузен продолжал гнуть свое: «Не пугайтесь и не поддавайтесь панике, не смотрите на завышенные цифры» [428] Public Ledger, Oct. 8, 1918. .

Но его заверения все уже давно пропускали мимо ушей.

На какую бы тему ни говорил Пол Льюис, слушатели всегда чувствовали глубину его знаний, видели его способность вникнуть в суть проблемы, найти варианты решения и предугадать возможные последствия каждого из них. Другие ученые Филадельфии были ничуть не хуже, но все равно прислушивались к его мнению.

Он работал над проблемой уже три недели, практически не выходя из лаборатории. Его сотрудники, за исключением заболевших, тоже сидели в лаборатории с утра до ночи. Впрочем, в то время все ученые Филадельфии если не спали, то работали у себя в лаборатории.

Несмотря ни на что, Льюис любил лабораторию больше, чем собственный дом. Обычно работа приносила ему умиротворение — и сами стены лаборатории, и тайны, которые он раскрывал. Он погружался в тайны, как человек погружается в непроницаемый океанский туман, ощущая одновременно одиночество и полное единение с миром.

Но текущая работа отнюдь не умиротворяла. И дело было не в давлении как таковом. Но давление сбивало его с давно установившегося ритма, мешало привычному процессу научного исследования. Он разработал гипотезу и сосредоточился на ней, но времени было слишком мало, и это причиняло ему страдания.

Такие же страдания, как и сообщения о многочисленных смертях. Это ужасало: умершие были молоды, полны жизни и несбывшихся надежд. Ужасало, что смерть забирает тех, у кого еще все впереди. Ужасало — и заставляло работать еще усерднее.

Умер Артур Эйссингер, в 1918 г. с отличием окончивший Пенсильванский университет. Умер Дадли Перкинс, студент Суортмор-колледжа, звезда футбола. Две трети всех умерших составляли люди моложе 40.

В 1918 г. было принято прикреплять к двери кусок креповой ткани в знак того, что в дом пришла смерть. Теперь креп был повсюду. «Если умирал молодой человек, то на двери вывешивали белый креп, — вспоминала Анна Милани. — Если покойный был человеком средних лет, то креп был черным, а если пожилым — серым. Так обозначали, кто именно умер. Мы тогда были детьми и с тревогой гадали, кто умрет следующим. Мы смотрели на двери и каждый день видели траурный креп на всё новых дверях» [429] Анна Милани, запись интервью, не попавшего в выпуск Influenza 1918 документальной программы American Experience, 28 февраля 1997 г. .

Креп на дверях стал приметой времени. «Люди умирали как мухи, — писал Клиффорд Адамс. — По улице Спринг-Гарден на каждой второй двери виднелся траурный креп. Там были умершие» [430] Устный рассказ Клиффорда Адамса от 3 июня 1982 г., с любезного разрешения Чарльза Харди, Университет Уэст-Честера. .

Анна Лавен лежала в медицинском центре Маунт-Синай: «Там же умер и мой дядя… Тетя умерла раньше. Их сыну было 13 лет… Многие молодые люди, только что поженившиеся, умирали первыми» [431] Устный рассказ Анны Лавен от 3 июня 1982 г. .

Но самым ужасным зрелищем во время эпидемии были груды трупов — вернее, то, как с ними обходились. Сотрудники похоронных бюро — многие из них тоже болели — разводили руками. Мест для хранения трупов уже не хватало. Могильщики либо болели сами, либо отказывались хоронить умерших от гриппа. Директор городской тюрьмы предложил привлечь к рытью могил заключенных, но затем передумал — у него просто не оказалось здоровых надзирателей, чтобы обеспечить надежный конвой. Без могильщиков невозможно было закопать тела. В похоронных бюро жаловались, что на кладбищах нет мест. Гробы лежали штабелями в ритуальных залах, а иногда и в домах владельцев бюро [432] Майкл Донохью, запись интервью, не попавшего в выпуск Influenza 1918 документальной программы American Experience, 28 февраля 1997 г. — вторые этажи многих офисных зданий того времени были жилыми.

Потом перестало хватать и гробов. Те, что были в продаже, стоили баснословных денег. Семья Майкла Донохью владела похоронной конторой: «Гробы были сложены на улице, перед входом. Нам пришлось нанять охрану — люди воровали гробы… Можно сказать, вели себя как кладбищенские воры».

Но очень скоро не стало и гробов, которые можно было бы украсть. Луиза Апучейз очень живо помнила нехватку гробов: «У соседей умер сын, мальчик семи или восьми лет. Его просто завернули в простыню и положили в патрульную повозку. Отец и мать кричали: „У нас есть коробка из-под макарон!“ Макароны, самые разные, тогда фасовали в коробки по 9 кг. Они умоляли: „Пожалуйста, дайте нам положить его в коробку, не увозите его так…“» [433] Устный рассказ Луизы Апучейз от 3 июня 1982 г., с любезного разрешения Чарльза Харди, Университет Уэст-Честера. .

Клиффорд Адамс вспоминал: «Трупы складывали штабелями… Просто штабелями, чтобы похоронить… Но хоронить было негде» [434] Устный рассказ Клиффорда Адамса от 3 июня 1982 г. . И трупы множились — в домах, во дворах.

В городском морге было место для 36 трупов. Но туда запихнули 200 тел. Запах стоял чудовищный, двери и окна распахнули настежь. Класть трупы было просто некуда. Тела лежали в домах, там, где их настигла смерть. Часто из носа и рта трупа продолжала течь кровь. Родственники обкладывали трупы колотым льдом, но они все равно начинали разлагаться, распространяя жуткое зловоние. В доходных домах не было крылец, и лишь в немногих имелись пожарные выходы. Семьи запирали комнаты, где лежали трупы, но закрытая дверь не помогала отгородиться от ужаса. Во многих кварталах Филадельфии, где положение с жильем было еще хуже, чем в Нью-Йорке, у людей не было лишних комнат, которые можно было бы запереть. Трупы заворачивали в простыни и складывали по углам, где они могли пролежать несколько дней: ужас от такого соседства проникал в плоть и кровь. Люди были больны и беспомощны, они не могли готовить себе еду, не могли мыться. У кого-то даже не было сил убрать труп с кровати — живые делили постель с мертвецами. Мертвые лежали так сутками, а живые — в непреходящем ужасе — оставались рядом и (что, возможно, самое ужасное) привыкали к этому.

Ужасны были и симптомы. Кровь текла из носа, ушей, глаз. Одни больные агонизировали, другие бредили, полностью оторванные от мира живых.

Как правило, в одной семье умирали двое. Да и три смерти на одну семью не были редкостью. Иногда дело обстояло еще хуже. Дэвид Суорд жил в доме 2802 по Джексон-стрит. 5 октября от гриппа умер шестой член его семьи — а между тем газета The North American сообщала, что еще три члена семьи Суорд были отправлены в госпиталь, где, видимо, «тоже умерли от этой чумы» [435] The North American, Oct. 7, 1918. .