Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Как-то в одном из своих интервью Ф. Кафка сказал: «…человек отказался от участия в созидании мира и ответственности за него [315] Из диалога Густава Яноуха с Фр. Кафкой // Кафка Ф. Замок. М., 1991. С. 542. …большинство людей живет без сознания сверхиндивидуалъной ответственности, и в этом, мне кажется источник всех бед» [316] Там же. С. 564. .

История XX в. подтвердила правоту этих слов и не раз. Но история подтвердила и другое – в какой мере индивиду удавалось обрести полноту своей субъектности (культурно-творческой – в мире культуры и социально-творческой – в истории), в той мере он способен был определить и перспективу своего становления как родового человека. Таковы уроки и вызовы советских практик, которые могли бы послужить «плацдармом позитивной критики» (Г. Белль) в поисках выхода из противоречий XXI века.

P.S.

Говоря о советских практиках не надо забывать, что идея субъектного бытия была впервые заявлена еще в эпоху Возрождения. «Выделившись» из понятия «Бог» как единственной и абсолютной субстанции бытия, человек Возрождения сделал первый шаг в мир Культуры, чтобы уже в ней в полной мере обрести свою субъектность. Как пишет А. Ф. Лосев, едва ли не впервые в истории человеческая личность выдвигается на первый план. Парадигмальное обновление основ бытия возрожденческого индивида сопровождалось процессом активного самосознания себя как общественного субъекта [317] «Здесь средневековая маска вдруг спадает и перед нами оголяется творческий индивидуум Нового времени, который творит по своим собственным законам» – отмечает А. Ф. Лосев // Лосев А. Ф. Эстетика возрождения. М., 1978. С. 58. . Становление индивида как субъекта – это то главное, что, с одной стороны, составляет суть гуманистического пафоса феномена Ренессанса, а, с другой – принципиально отличает его от Средневековья. Более того, теперь этот индивид, поставивший себя в центр мира «должен сформировать себя сам, как «свободный и славный мастер». Утверждение субъектности не ограничивается только рамками художественного творчества, но постепенно распространяется и на сферу этики, философии, да и самой жизни.

Осталось сделать лишь еще один шаг к тезису о самостоятельном творении истории. Этот шаг был сделан существенно позднее – в советской культуре и в лежавшем в ее основе социальном творчестве 1920-х годов. Теперь наряду с культурой уже сама история становится субстанцией субъектности индивида. Процесс становления индивида как субъекта – это то главное, что объединяет Ренессанс и Советскую эпоху. В обеих этих эпохах индивид осознает себя субъектом, только в первом случае субстанцией этой субъектности выступала в первую очередь Культура, во втором – История.

Становление этой субъектности и стало основой того, что и Советская эпоха, и эпоха Ренессанса по масштабам того мирового социально-культурного переворота, который произвела каждая из них, несоизмерима ни с какими другими эпохами в истории человечества, разве что только друг с другом.

«То, что здесь перед нами великий мировой переворот, не известный никакому иному периоду предыдущей человеческой истории, что тут появились титаны мысли, чувства и дела, что без такого Ренессанса не могло быть никакого последующего передового культурного развития, сомневаться в этом было бы только дикостью и недостатком образованности…» – эти слова А. Ф. Лосева о значении Ренессанса можно в полной мере отнести к советской эпохе, ее культурному наследию.

Без этого наследия не может быть и речи о плодотворном поиске перспектив исторического развития как России, так и мира в целом.

«Результат, без пути, приводящего к нему, есть труп». Это – Гегель. Как всегда, тонко, точно и мудро.

Мне хотелось бы рассказать о результатах моих многолетних размышлений о судьбе социалистической теории – в ее сопряжении с социальной практикой СССР.

Но рассказ о результатах я поведу так, как того требует старик Гегель, – буду совмещать его с рассказом о путях, приводивших к этим результатам. Это, я думаю, должно быть особенно интересно читателю – как, под влиянием социальной практики и личного участия в ней автора, развиваются его теоретические взгляды, вырабатываются новые социально-политические концепции.

Я попытаюсь дать нечто вроде авторецензии на свои писания. Попробую посмотреть, насколько это для меня возможно, отстраненным взглядом, «со стороны», на то, что писал в своих книгах и статьях человек, «по случайности» носивший такую же, как и я, фамилию.

Я постараюсь быть объективным, непредубежденным и независимым. Моя исходная аналитическая позиция: я ничего не знаю об этом авторе, кроме его текстов. Я не обращаюсь к его «внутреннему миру» (хотя, полагаю, что он мне более или менее знаком, но есть, правда, очень серьезная опасность исказить, модернизировать, осовременить его под воздействием моих нынешних взглядов и установок). Повторю: передо мной – только тексты «неизвестного» мне автора за почти полувековой период – с 1959 года по 2007 год. И основываясь на них, я попробую реконструировать его взгляды и их эволюцию. (Мы будем далее писать слово «Автор» с большой буквы вовсе не из какого-то особого к нему почтения, а просто потому, что оно заменяет имя собственное).

Если обозначить центральную идею Автора, к которой он постепенно шел с середины 1950-х по середину 1970-х гг. (и не отказался от нее впоследствии), то это будут тезисы:

– о «несоциализме» СССР;

– о том, что в Советском Союзе сформировалась новая общественная формация – несоциалистического (и некапиталистического) типа;

формация социально-антагонистическая (но со специфическим типом антагонизмов, отличных от тех, что знала мировая история); формация, появление которой не удалось предвидеть ни классикам научного социализма, ни представителям каких-либо других научных школ;

формация, которая решала (а отчасти решила) ряд важных, стоявших перед обществом социально-экономических задач, но в рамках развивавшихся, расширявшихся и углублявшихся внутренних социальных антагонизмов, порождая тем самым острейшие социальные противоречия, разрешить которые, по мнению Автора, можно было только в лоне коренных общественно-экономических преобразований, совокупность которых можно обозначить как «глубокие социально-политические реформы» или «народная, демократическая революция».

Эта идея, фокусирующая основные направления теоретического поиска Автора, сформировалась и получила достаточно развернутое теоретическое оформление, повторяю, к середине 1970-х годов.