Наталья Пушкарева - Женщины Древней Руси

Положение древнерусской женщины затронул в докладе польский историк, профессор А. Гейштор. По его мнению, права представительниц господствующих классов в западнославянских государствах постепенно расширялись, на Руси же заметнее социальное бесправие женщин, утверждение женофобских тенденций в фольклоре и литературе [712] Gieysztor A . La femme dans les civilisations de X–XIII s.: La femme en Europe Orientale // Ibid. P. 189–200. .

Международные встречи историков последнего десятилетия [713] XVe Congres international des sciences histonques. Rapports. T. 1. Budapest, 1980. P. 335–364; Untersuchungen zur Gesellschaftliche Stellung der Frau im Feodalismus // Magdeburger Beitrage zur Stadtgeschichte. 1981. Hf. 3. дополняются многочисленными трудами по проблеме.

Так, американская исследовательница Р. Левиттер в статье «Женщина, святость и брак в Московии» объясняет появление «теремного затворничества» усилением влияния церкви, которая, «развивая идею ритуальной чистоты более, чем теорию моральной слабости женщин», идеологически обосновывала устранение женщин из сферы социальной жизни. Другой американский исследователь — Ж. Д. Гроссман — в статье «Женские образы в древнерусской литературе и фольклоре», продолжая и развивая идею В. Сандомирской-Данхэм и А. Глассе о традиционном существовании в русской литературе образа « femme fatale », высказал мысль о воздействии образа сильной, социально активной женщины русского средневековья на появление образов самоотверженных женщин в русской классической литературе XIX в. Он описал деятельность княгини Ольги и Анны Ярославны, судьбы Февронии муромской и Улиании вяземской. Широта привлеченных Ж. Д. Гроссманом источников таила в себе опасность уравнения их разных по значимости сведений, и он ее не избежал. «Хождение богородицы по мукам», крестьянские пословицы и былины позднего происхождения (XVII–XVIII вв.), «Пчелы», «Измарагды», древнерусские вышивки, созданные народными мастерицами, иконы и летописи — все это соседствует друг с другом, запутывая общую картину развития женских образов в древнерусской литературе и искусстве. Тем не менее Ж. Д. Гроссману принадлежит важный вывод о том, что представления о женщине в «ментальности» (образе мышления) русского средневековья складывались под воздействием двух направлений — церковного (ограничивающего) и народного (утверждающего самостоятельность и «самоценность женщины») [714] Lewitter R. Women, Sainhood and Marriage in Moskovy // Journal of russian Studies. 1979. № 37. P. 3–13; Grossman J. D . Femine Images in Old Russian Literature and Art // California Slavic Studies, 1980. № XI. P. 33–70. .

Интенсивную разработку проблемы ведет американская исследовательница Е. Левина, автор диссертации «Женщины в средневековом Новгороде XI–XV вв.» [715] Levin E. Women in Medieval Nowgorod XV с Ph. diss. Indiana University. Bloomington, 1983. . Она первая в западной историографии по рассматриваемой теме опиралась не только на опубликованные, но и на архивные источники и эпиграфический материал. Результаты исследования особенностей землевладения женщин в Новгороде, их политических прав в Новгородской феодальной республике Е. Левина опубликовала и в СССР. В последнее время она продолжает изучение внутрисемейных отношений в Древней Руси, как имущественных, так и сексопсихологических [716] Пушкарева Н. Л., Левина E. (США). Женщины в средневековом Новгороде XI–XIII вв. // Вестник МГУ. Сер. История. 1983. № 3. С. 78–89; Levin E. Cannon Law and Sexual Practice in Medieval Orthodox Cannon Law // Central Slavic Conference. Papers. 19–20. October. 1984. Columbia (Mass.), 1984. .

Исследование С. Леви о положении женщины в Русском государстве XVI в. сводится к доказательству, что имущественные права женщин если и претерпели эволюцию в XVI в., то только в сторону расширения. В других ее работах отмечается, что в XVI в. в среде боярства и дворянства политические амбиции той или иной деятельницы оказывались прямо пропорциональными ее имущественному статусу. Представляя женщин средневековой России социально активными личностями, С. Леви пытается «поколебать страшно стандартные и безрадостные заключения» своих предшественниц — К. Клаус и С. МакНелли. Более поздней эпохой (XVII в.) занимается главным образом на актовом материале М. Томас. Ее работы отличает обстоятельное знакомство с советской историографией. Заслугой М. Томас следует признать пересмотр устоявшегося мнения о монахинях (черницах) на Руси как наиболее социально пассивном слое русского общества [717] Levy S. Women in 16th Century Moscovy. Midwest Slavic Conference (3 May 1980). Cincinnati (Ohio), 1980; Eadem . Women and the Control of the Property in Sixteenth Century Moscovy // Russian History. 1983. V. 10. P. 2, 201–203; Thomas M . Managerial Roles in the Suzdal'skii Pokrovskii Convent during 17th Century // Ibid. 1980. V. 7. P. 1–2, 92–112; Eadem . Moscovite Convents in the 17th Century // Ibid. 1983. V. 10. P. 2, 230–242. .

В 1983 г. журнал «Русская история» (США — Канада) выпустил специальный номер, все статьи которого посвящены изучению социального статуса женщины в древней и средневековой Руси и России. Помимо названных Е. Левиной, М. Томас, С. Леви на его страницах выступил со статьей «Женщины и холопство в Московии» Р. Хелли, автор известной книги «Холопство в России» (1982 г.). Доказывая, что в XVI–XVII вв. женщина в России и как производительница материальных благ, и как холоповладелица «занимала второстепенное положение», он объяснял это тем, что с ростом роли дворянства как служилого сословия женщины, исключенные из него, получали все меньше возможностей для обретения холопов. Объяснение Р. Хелли справедливо отчасти, ибо он не учел сравнительно широкие возможности покупки женщинами недвижимой собственности с проживающими на ней крестьянами и холопами, реальность дарений, наследства и приданого. Но вызывает недоумение его вывод о том, почему женщина-холопка занимала второстепенное по сравнению с холопом положение в русском обществе. По мнению Р. Хелли, причина крылась, с одной стороны, в том, что на Руси были «запрещены проституция и конкубинат (сожительство. — Н. П.) », а с другой — в том, что «московиты не использовали холопов в производственной деятельности», ориентированной на рынок. Вряд ли правомерно утверждать, что западноевропейские современницы русских холопок доказывали свою нужность обществу ввиду большей распространенности проституции и конкубината, и уж вовсе неверно отрицать участие холопок в производственной деятельности, ориентированной на рынок [718] Hellie R. Slavery in Russia (1450–1725). Chicago, 1982; Idem . Women and Slavery in Moscovy // Russian History. 1983. V. 10. P. 2, 212–229. .

Заслуживают внимания совместная статья X. В. Дуи, А. М. Клеймолы и работа Н. Колльман. X. В. Дуи уже был известен как составитель сборника документов с собственными комментариями, в которых содержатся интересные наблюдения об имущественном статусе женщин различных классов средневековой Руси. Его совместная с А, М. Клеймолой статья посвящена вопросу о том, в какой степени женщины древней и средневековой Руси и России (в. кн. Ольга, Евфросинья полоцкая, Феврония муромская, боярыня Морозова, К. Годунова) влияли на события общественно-политической жизни или воздействовали на них через своих мужей или мужчин вообще, «воодушевляя их». Сравнивая древнерусские тексты о выдающихся русских женщинах с произведениями западноевропейской литературы, отразившими «культ прекрасной дамы», X. В. Дуи и А. М. Клеймола пришли к выводу, что в памятниках литературы Древней Руси нашли отражение реальные черты женщин — «ярких индивидуальностей, деяния которых их авторы хотели оставить в памяти потомков» [719] Dewey H. Moscovite Judicial Textes 1488–1556 // Michigan Slavic Material. 1966. № 7. P. 52–73; Dewey H. W., Kleimola A. U . Muted Eulogy: Women, who Inspired Men in Medieval Rus' // Russian History. 1983. V. 10. P. 2, 188–201. .