Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Расскажите о вашем участии в боях непосредственно на территории Берлина. Что запомнилось?

Знаешь, сражения в Берлине происходили повсюду. Правда, в городе оказалось много каналов с высокими берегами (нам попадалось несколько таких мест). Так мы их брали без всякого сопротивления. Где-то в районе аэродрома и на некоторых других улицах у нас проходили с немцами особенно жестокие бои. Они нам оказывали достаточно упорное сопротивление. Из-за того, что мы вышли не с фронта, то есть не с восточной стороны, а с запада, когда мы наступали, нам прямо в лицо светило солнце. Это отчасти препятствовало нашему продвижению.

Когда мы только вошли в Берлин, самым первым зданием, которое нам встретилось, оказалась тюрьма Старый Моабит. Нам его пришлось освобождать. Запомнилось, что там была одна камера, полностью заполненная немецкими фуражками. Заключенных к тому времени оттуда уже вывели.

В центре города, помню, протекали река Шпрее, которую нам также пришлось форсировать. Мы подошли к ней со стороны моста, который назывался Мольтке. Правее от него, метрах, наверное, в 500, находилась тюрьма – «Новый Моабит». Между прочим, перед этим нам также довелось участвовать в ее освобождении. Мне тогда, помнится, запомнилось, что во дворе этой тюрьмы лежал немец, видимо, кто-то из охранников, из головы которого торчал большой кинжал.

Сначала нам было никак не пройти по мосту, так как он обстреливался фашистами. Тогда мы сделали под опорами этого места проход: поставили какой-то настил и так перебирались. Но перед этим, когда мы находились внизу, еще до того самого форсирования, мне запомнилось следующее. Мы обратили внимание на то, что на улице где-то сбоку стоят железнодорожные вагоны, в которых лежат какие-то продукты. Я пробегал рядом с ними. Меня, помнится, так и тянуло посмотреть, что в этих вагонах. Они были забиты разными вещами. В то время была Пасха. И в этих вагонах, как я понял, лежали пасхальные подарки, предназначавшиеся для немецких офицеров: куличи, швейцарские часы и прочее. У меня они, между прочим, были, но сейчас уже не сохранились. Кстати говоря, когда я в первый раз туда сунулся и попытался в эти вагоны пройти, мне преградила путь женщина, наша военнослужащая, оказавшая медсестрой. Она бросилась мне на шею и закричала: «Не ходите туда, там снайпер действует. Вы не пойдете туда, нет!» Дело происходило ночью. Потом через какое-то время мы его все же взяли. В вагоне оказалось много коробок, в каждой из которых хранилось по семь штук этих швейцарских часов. И когда мы проходили под мостом Мольтке и таким образом форсировали Шпрее, два или три человека из числа политработников, выставленные около него, каждому, кто проходил в сторону рейхстага, дарили эти часы. Причем, делали это, невзирая на звания.

Мы пробирались среди домов и по дворам. Потом мы вышли в местечко, где дома заканчивались. Это была какая-то площадь, на которой немного вдали стоял небольшой отдельный дом. Честно говоря, он не внушал нам никакого доверия, так как казался приплюснутым и низким. Это при всем при том, что рядом стояли высокие дома на несколько этажей. Кажется, он состоял из четырех этажей. Но это было, по сути дела, цокольное помещение. Там имелся высокий подвал. Кроме того, к нему были сделаны всякие надстройки по углам. Сам он выглядел круглым. Нам предстояло его взять. Сначала никаких действий со стороны немцев не ощущалось. Но потом почувствовали, что немцы ведут по нам огонь. Только потом нам стало известно о том, что мы вышли на рейхстаг. По правде говоря, не каждый из наших бойцов знал, что это такое. Нашелся какой-то боец, который сказал, что это дом, в котором находятся четыре «гэ»: Гитлер, Геринг, Гиммлер и Геббельс. После того, как нам нам стало известно, что это и есть главное место фашистов, у наших бойцов начался самый настоящий подъем. Нам захотелось во что бы то ни стало покарать четырех «гэ» за все то, что мы испытали от них в свое время и за то, что мы видели за годы своей жизни в оккупации.

Где-то в первой половине дня наступило время для штурма этого здания. Но огонь с рейхстага заставил нас немного отступить. Кроме того, наше продвижение затруднялось наличием у рейхстага рва. Оказывается, немцы незадолго до этого начали открытым способом проводить метро. Он был заполнен водой. Все это, как говорится, встало на нашем пути. В то время, впрочем, и в самом рейхстаге имелось уже много пробоин. Из рейхстага шел огонь. Нам пришлось залечь.

Примерно где-то в 2 часа дня наша атака повторилась. Мы бросились и ворвались в рейхстаг. Но дело в том, что еще ночью или вечером двое наших минометчиков (из нашего 380-го полка) Еремин и Савенко поползли к рейхстагу с флагом. Потом, как оказалось, одному из них вражеская пуля пробила мочку уха. В дороге ему перебинтовали рану. Потом они почувствовали, что по ним ведется прицельный огонь. Тогда, вероятно, один из них понял, что бинт вынужденный. Он вынужден был его снять, чтобы не обращать внимание немцев на себя. Они все же доползли до рейхстага. Насколько мне помнится, Савенко был смоленский, а Еременко из Горьковской области, воевал у нас еще с Прибалтики. В рейхстаге они привязали на колонну флаг и через какое-то время вернулись назад. Немного левее нас находилось какое-то сооружение в виде трансформаторной будки. Вдруг мы видим такую картину. Из этой будки выскакивает один немец, бросает автомат и идет в нашу сторону. За ним пошли десять-двенадцать человек. Так пулеметный огонь из рейхстага их всех положил. Все они, конечно, погибли. Еще я помню, что со стороны рейхстага вышли два немецких танка. Но один был подбит нашей артиллерией, а второй стал пятиться задом и ушел восвояси.

Короче говоря, мы все-таки ворвались в рейхстаг. Наш участок в рейхстаге был левее. Несколько наших бойцов через пробоины наскакивали друг на друга, прижимали к стенке. В рейхстаге нам попадалось очень много коридоров. Как я потом узнал, в этом здании было более пятисот комнат. А откуда я мог располагать всеми этими сведениями о рейхстаге? Ничего этого я не знал.

Потом через открытые двери загорелся сам рейхстаг. Горел пол (вернее, его покрытие) и некоторые стенки. Когда на второй день я пробегал по коридору в подвале рейхстага, то вдруг через открытую дверь услышал знакомый голос: «А вот и он!» Я заглянул в комнату и увидел, что там наш комбат Самсонов стоит и разговаривает с санинструктором и с тем самым майором, который еще 19-го ноября 1944-го года вручал мне комсомольский билет. Он меня поманил к себе. Я подскочил. Тогда он мне сказал, что наш начальник штаба капитан Бушков находится в тяжелом состоянии (получил тяжелый приступ аппендицита и требуется срочная операция), что он сейчас эвакуирован и надо к нему пробраться и выполнить все, что он скажет. Как я понял, он находился у моста Мольтке на берегу реки Шпрее, в здании, кажется, швейцарского посольства. Но для начала я должен был его разыскать. Не вдаваясь ни в какие подробности, я побежал выполнять приказ своего командира. Он просил меня оказать ему помощь и содействие. Хотя главным был другой приказ: забрать штабные документы, которые находились у Бушкова. Ведь Самсонов знал, что нас связывают очень хорошие отношения, часто видел меня в его обществе и поэтому решил, что он мне сам предложит передать все документы по нашему батальону, что ему было так нужно.