Артём Драбкин - Снайперы [litres]

А 9-го мая в госпитале началось что-то невообразимое. Кто-то достал припрятанные пистолеты и начал палить из окон в небо. Все перепились, и только Сара ходила и упрашивала: «Не надо. Тебе много нельзя. У тебя сердце не выдержит». Но какой там… И госпиталь не приходил в себя наверное неделю. Несмотря, что при входе в него стояла охрана, к нам приходили люди. Пожилые, молодые, приносили водку что-то еще. Ну, понять же всех можно. Выжили же, ну, в таком аду уцелеть… Какая там медицина… Всплеснулось, бессознательное, звериное в лучшем смысле этого слова чувство. Уцелели, уцелели! Война кончилась! Все! Ну, и казалось, что впереди только «рай» нас ждет, и все будет в порядке…

После госпиталя, меня к моему удивлению направили в свой родной полк. В июне 1945 года наш корпус возвращался в Ленинград, и дислоцироваться он должен был под Выборгом. Туда отправили всю технику, а войска пешим маршем вошли в Ленинград. Дивизии входили с трех сторон, а по пути стояли построенные деревянные арки. На месте нынешних «Московских Ворот», которые тогда были демонтированы и где-то хранились, стояла деревянная триумфальная арка, на которой было написано «Слава Победителям!» По проспекту шли колонной по восемь человек в ряд. Потом перестроились по шесть, потом по четыре, потом маленький ручеек, потому что всех солдат расхватали ленинградцы.… И что удивительно для того времени, по радио несколько раз в день в течение, наверное, недели звучали примерно такие объявления: «Уважаемые товарищи гвардейцы 30-го гвардейского корпуса. Вернитесь в свою часть! Для этого надо прибыть на Финляндский вокзал и бесплатно доехать до Выборга». Причем все это говорилось без всяких угроз.

Интервью и лит. обработка: А. Чупров

Правка: А. Момот

Как в деревне жилось перед войной?

Нормально. По тем нашим меркам, по нашим понятиям, вполне благополучно, достойно. Еда была, одежда тоже. Люди дружно жили. Старались работать. Работали в колхозе. Достаток был, во всяком случае. Никакой роскоши, телевизора, холодильника, радио не было. Швейные машинки были редкостью, у нас ее не было. Тогда была система трудодней…Ты поработал, и тебе записали 1–2 трудодня. И на эти трудодни давали зерно, мед, арбузы и все остальное, что производил колхоз. Кроме того, и свои огороды соток по 70 были.

Все выращивали чин по чину. Но приходилось работать и у себя, и в колхозе. Я в эти годы, еще до армии, работал на пароконной бричке, это такое корыто, два коня запрягается, и от комбайна на ток возил зерно.

К комбайну подъезжаешь на ходу, а иногда останавливаешься, с бункера выгружают, насыпают полную, разворачиваешь, едешь на ток. Сгрузил и опять пошел.

И так вот конвейером, несколько пацанов возили. Приходилось работать. Работал и на конюшне еще до армии.

Тут работа была потруднее. И кормить, и убирать, ночью дежурить, иногда роды принимать. Присматривали. Если что, то вызывали специалиста.

Вы из раскулаченных?

Нет. Мои предки, дедушка, бабушка – добровольно переехали. Тогда поветрие было на свободные земли ехать. На Украине земель было мало, а здесь свободные земли. Переехали. Села и деревни, в основном, такие переселенцы обосновали. К раскулачиванию это никакого отношения не имеет.

Вы пишете, что 22 июня вы приняли без паники…

Совершенно правильно. Все было спокойно. Взрослые люди считали, что врага разобьем на его же территории. Финляндская война прошла, слава богу, более или менее коротко. По аналогии с этим люди считали, что ничего страшного нет. А вот когда пришло сообщение, выступление Сталина 3 июля нам только в газетах досталось, вот тогда люди немножко переосмыслили и поняли, что предстоит нелегкая судьба. А где-то через месяц-полтора начали двигаться эшелоны с эвакуированными. В основном из Москвы и Московской области. В том числе приехали и в нашу деревню. Было распределение: в такую-то деревню – столько, в район – столько. Приехали городские жители. Мы их встретили, разместили. В основном, еврейское население. Правда, они себя выдавали за украинцев.

Почему?

Не знаю. Фриды всякие были и так далее. Видно же.

Отношение к ним какое было?

Очень хорошее. Никто ни в чем не ущемлял. Эти люди не приспособлены были к сельскому хозяйству, потом они освоились. Стали зерно веять, пересыпать, на прополку ходили. Они должны были на себя заработать. Хотя на первое время колхоз дал им продукты, кров, разместил по хатам.

У вас тоже жила семья?

Нет. Не знаю, может быть, потому что мой отец в 1937-м году был председателем колхоза, и его тогда чуть не посадили, за то, что колхоз собрал большущий урожай, а он, вопреки установкам, раздал колхозникам на трудодни по многу зерна. У него в этом плане были неприятности. Хотя он был беспартийным. Но таскали и в райком, и в исполком. Но обошлось, слава богу.

Как вы переживали неудачи первых месяцев? Какое было настроение? Ведь перед войной была пропаганда: малой кровью…

Вообще, эта информация до нас, пацанов, доходила слабо. Не знаю, как до взрослых. Мы периодически из газет узнавали: оставили такой-то город, ведут тяжелые бои там-то. Но это уже как раз подтверждало, что будет затяжной характер войны. Тут начали призывать. Мой отец ушел вскоре в армию. Все остальные тоже. А до подростков дошла очередь чуть попозже. Меня призвали в 1943 году, мне было 17 лет, до 18 оставалось три-четыре месяца.

Учебные заведения работали в это время?

Мы не знали, куда из деревни податься. Дело не в том, что не хотели оставаться в деревне, а в том, что надо было чему-то научиться. Некоторые шли в ФЗО. Одна односельчанка, она окончила медицинский институт в Уфе, посоветовала: «Коля, там есть медицинский техникум». И я по ее совету пошел в Башкирский медицинский техникум.

Первые годы после начала войны, в 41–42-м, голодно было?

В это время я уже жил в Уфе, на частной квартире, был студентом. Я не сказал бы, что было голодно, но стало хуже, конечно. Мужчины ушли, остались женщины, подростки, работать стало некому. Хороших лошадей тоже забрали. Трактористы пошли в армию. Техника остановилась. Возможности сократились. Конечно, стало хуже. Но я бы не сказал, что был голод, мор, все было сносно, терпимо. Я же еще из Уфы приезжал в выходные дни домой, набирал рюкзак продуктов.

В городе голодно было?

Там уже сложнее было, там карточная система была. Карточка студента: 400 гр. хлеба и остальной набор, надо было дополнять. В городе жилось тяжелее. Со второго курса этого техникума, в 1943 году (я поступил в 1941 году), меня призвали в армию. Там никакой брони не было.