Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Через какое-то время нас всех собирает начальник госпиталя подполковник Концевой и объявляет: «Нашей

3-й Ударной армии в Прибалтике больше уже нет. Она где-то в другом месте. Мы как армейский госпиталь должны следовать за ней. Куда мы едем, я не скажу. Скажу другое: когда мы будем проезжать, где бы мы ни находились и что бы ни делали, никому ничего не рассказывайте. Ни за что не говорите, куда и откуда мы едем, что у вас за воинская часть. В военной форме человек будет спрашивать или нет, вы ничего не знаете. Ни с кем не вступайте в разговоры. Мы об этом предупреждены, а куда едем – сами ничего не знаем. И лучше, чтобы у вас не было никаких газет: ни армейской, ни дивизионной». Делалось все это, как я понимаю, для того, чтобы немецкая разведка не знала о том, что идет передислокация наших войск, и чтобы она не зафиксировала факт нашей переброски на другой рубеж. Ведь у нас, по сути, оголялся тыл. Поэтому для того, чтобы они не воспользовались этим обстоятельством и не стукнули по нам, соблюдались такие меры предосторожности.

Мы погрузились в эшелон и поехали. Наш путь продолжался трое или четверо суток. На мою долю выпало дежурить сутками по эшелону. Бывало, едем, как вдруг – чух-чух, паровоз останавливается. Нам говорят: «Нет топлива!» Тогда мы выходили на улицу и старались запастись каким-нибудь горючим. Если в лесу нам попадалось какое-нибудь сваленное дерево, мы его брали. Короче говоря, старались любое бревнышко прихватить. Так же брали доски от построек. Всем этим машинисты топили паровоз. Ехали мы довольно медленно. В итоге мы оказались под Варшавой. И если раньше входили в состав 1-го Прибалтийского фронта, то теперь вошли в подчинение 1-го Белорусского фронта. Разместились мы в населенном пункте, которое поляки почему-то называли Джары. Но мы туда, по правде говоря, попали не сразу. Нас до него повезли после остановки эшелона на машине. Наше командование прибыло на место раньше нас. Я же оставался с нашим госпитальным имуществом. Ведь вместе с личным составом госпиталя должны были прибыть госпитальные вещи: книги из библиотеки, игральные предметы вроде шахмат и домино. Я ожидал, когда все это хозяйство прибудет на машинах, чтобы потом все доставить до того места, где размещался наш госпиталь.

Между прочим, первым местом, которое я посетил в городе Джары, стало здание костела. Но, как я потом узнал, в то время оно выполняло еще и функции какого-то клуба. Почему? Дело в том, что когда я там появился, там выступали с театральным представлением дети младшего школьного возраста. Темой их выступления стало Рождение Иисуса Христа в городе Вифлееме. История эта была и мне известная. Значит, когда родился будущий спаситель, царь Ирод приказал уничтожить всех новорожденных детей и чтобы таким образом выйти на Иисуса. И мне показалось, что в этой постановке была связь с Гитлером, который так же, как и Ирод, уничтожал людей.

И тут вдруг я встречаюсь со своим земляком и сослуживцем по снайперской роте Колей Степыка. Теперь он тоже, как оказалось, находился при госпитале. Он получил ранение: осколок угодил ему прямо в половой член. Он немножко заикался. По поводу ранения он мне потом говорил: «В-в-вася, как я теперь ж-ж-жениться буду?» А когда мы впервые снова встретились, он мне сказал: Вася, з-з-знаешь? К-к-капитан Приставкин снял там квартиру. И с-с-сказал, что для т-т-тебя тоже, что и т-т-ты там будешь жить. Ох там полячка! Красивая, красивая!» А дело в том, что когда мы только в Польшу приехали и стали разгружать свое имущество, из рядом стоящего дома вышла очень молодая и красивая блондинка, которая буквально поразила меня своим видом. Я почему-то подумал: «Уж не она ли это?» Но когда мы разгрузили машину в штаб нашего госпиталя и меня привели на квартиру, то оказалось, что это совсем не она. Вообще-то полячки все были очень красивыми. Но та полячка, брюнетка, была не в моем вкусе. Впрочем, какой мог быть вкус в восемнадцать лет?

Наступил вечер. Собралась вся семья. Из кого она состояла? Был хозяин дома – пожилой поляк. У него и его жены, которую мы тогда увидели, был сын. Но дома его не оказалось. Он служил в это время в какой-то армии. Также с ними жила их невестка (жена сына) со своим сыном, маленьким мальчишкой. Кроме того, с ними жила эта девица-полячка, которую звали Христя. Для того, чтобы попасть в комнату, которую мне выделили, я должен был идти через одну комнату. Я там почему-то задержался. Ко мне подошла эта полька и предложила поиграть с ними в шахматы. Сам я неплохо понимал то, что они говорят. Но сам разговаривать на их языке не мог. Речь мне казалась немного прескверной. Начали мы играть. Но, между прочим, я довольно быстро обыграл хозяина. А потом про себя подумал: «А хорошо это или плохо? Правильно ли обижать хозяина? Но с другой-то стороны получается что? Разве я глупый российский солдат?»

Через какое-то время эта девица начала переводить поляку то, что я ему говорю, на его родной язык. Потом сама стала что-то по-русски выдавать. Я ей сказал: «Вы так хорошо понимаете и говорите по-русски?» – «Не только говорю, – ответила она мне, – но и пишу». Тогда она взяла рядом лежавшую тетрадь и написала на ней: «Здравствуй, милый друг». Короче говоря, девка оказалась грамотная. «Что это значит? – подумал я. – Она мне показывает, что может писать или же на что-то намекает?»

Потом у нас началась какая-то романтика. Она меня стала увлекать. Но тут возникла странная ситуация. Она почему-то проявлять ненависть к капитану Приставкину, который у них в доме вместе со мной находился. А все дело в том, что они почему-то принимали его за еврея. А к евреям поляки очень плохо относятся, ведь они – жуткие антисемиты. К капитану, как сейчас помню, приходила одна медсестра. Бывало, придет и сидит. Забыл, как ее звали. Что-то слишком она к нему навязывалась. Так Приставкин в иной раз мне говорил: «Вася, возьми автомат и проводи ее». Тогда я брал автомат и провожал ее до того пункта, где находились медсестры. В то время ходить без оружия в Польше не представлялось возможным. На каждом шагу нас подстерегали опасности. Однажды Приставкин мне сказал: «Вася, чего ты с ней связался? Вот есть же у нас хорошая девочка – лаборантка Лида». «Ну и что же? – говорю. – Вы же ее приглашали? Это без моей воли».

Потом полячка что-то слишком стала разыгрываться. Она мне, например, сообщила, что хозяева, с которыми она живет, не ее родители и что ее настоящий отец – польский офицер. Ей, конечно, хотелось, чтобы я подольше у них задержался. Со мной ей было как-то веселее. Но при этом она говорила: «Меня здесь никто не поддержит, потому что это – не мои родные». К ней часто приходили какие-то местные ребята, постарше ее и поздоровее. Она с ними общалась. Я же с этими молодцами не вступал ни в какие разговоры. Глядя на все это, я ее спрашивал: «Христя, когда у тебя свадьба? Я хотел бы посмотреть, как у вас проводятся свадьбы». А мне однажды довелось слышать рассказ о том, как в Подмосковье проходят свадьбы. Сам я, правда, на ней не присутствовал. Приходят сваты. Девушка становится на большую скамью и ходит по ней. Следом за ней идет ее мать, держит перед ней развернутую юбку и приговаривает: «Скачи, скачи, моя деточка, в вечный хомут. Скачи, деточка, в вечный хомут…» А она ходит взад-вперед и говорит ей: «Хочу – скачу, хочу – нет. Хочу – скачу, хочу нет». Мать снова ее приглашает: «Скачи, деточка, в вечный хомут!» Когда же она со скамейки все-таки прыгает, мать надевает на нее юбку. Это становится знаком, что девушка согласна на брак. Я уже забыл, в каком районе Московской области была такая традиция. Так вот, Христя, когда я ей все это рассказал, отказывалась признавать, что они к ней сватаются. «Нет, – говорила она, – они никакие мне не женихи».