Артём Драбкин - Снайперы [litres]

У меня была граната, но я не успел привести ее к действию. Только выдернул чеку… Что сделал товарищ, не знаю. Короче говоря, мне неизвестно, смог ли он своей гранатой воспользоваться. Дело в том, что в этот самый момент вдруг перед этими немцами разорвался снаряд. Осколки пришлись прямо на нас. Едва я прилег к бане (прижался), как я почувствовал, как будто меня что-то обожгло. Начался жар. Дальше я потерял сознание. Через какое-то время я очнулся и обнаружил, что лежу в траншее. Мысленно я представил, где я мог быть, и пошевелился. Меня кто-то схватил. Оказалось, что рядом со мной находится мой товарищ, с которым я участвовал в наступлении. Он поднес мою руку к своей руке. У него была фактически перебита кость. Кроме того, ему почти оторвало руку: она у него как-то там болталась. На улице стояла тьма. Ведь все это происходило в конце ноября. Тогда я его раздел и наскоро перевязал. Через какое-то время он меня стал дергать и показывать, чтобы мы скорее бежали. Мы с ним выскочили и побежали по той же дороге, по которой сюда не так давно шли. Потом вышли на нейтралку.

Мой товарищ уже почувствовал, что мне тяжело его тащить. Ведь меня тогда контузило. Он понимал, что если меня будут отвлекать артиллеристы, я все равно ничего не услышу. Я тогда уже разделся. Ему же попал осколок в спину. Это произошло не то когда мы бежали, не то раньше. Тогда я нашел какую-то разорванную палатку и в нее завернулся: в том месте, где мы перед этим несколько дней стояли. Так я пролежал до утра. Видел, как рвутся огоньки и мелькают на деревьях. Но мне все это было безразлично. Я ничего не слышал. В голове все шумело и гудело. Было не понять, что и к чему. Кстати говоря, пока мы по лесу бежали, мне, как и моему товарищу, даже немного попало в спину. Но, честно говоря, я тогда получил легкое ранение. Страшнее оказалась контузия.

Утром приехали старшины и привезли завтраки для того, чтобы нас как-то подкормить. Они дальше почему-то не могли продвинуться. То ли наши солдаты заняли хутор, то ли находились в поле, – насчет этого я тогда пребывал в полном неведении. Еду старшины вынесли недалеко от меня. Меня после этого увели санитары. Своего товарища я увидел уже в медсанбате. Он лежал там совсем бледный и едва шевелил губами. Стонал он или не стонал, я не знаю. Мне как контуженному это было совсем безразлично. Но губы, как я уже сказал, шевелились. Я его потрогал, и он открыл глаза. Может быть, он что-то говорил, но я все равно ничего не слышал. Ему тогда уже ампутировали руку. Потом нас развели. Его отправили в тыл в госпиталь.

Меня же отправили несколько позже в армейский госпиталь 3-й Ударной армии № 19–19. Разместили нас в Латвии в каком-то населенном пункте. Как он назывался, я не помню. Могу только сказать, что размещался он в полуподвальном помещении бывшего спиртзавода, территория которого оказалась довольно большой. Впрочем, размещались мы не только в помещениях этого завода, но и в рядом стоящих домах барачного типа. Так как я был контужен, то с самого начала прибытия в госпиталь никак не мог найти себе места. Такое нашло на меня состояние, что мне нигде не было покою. Я искал себе места, куда можно было бы приткнуться. То ли давление сказывалось, то ли еще что-нибудь. Как-то раз зашел я в библиотеку госпиталя и взял почитать себе книгу. Один раз почитал, другой. Потом солдат, который выдавал книги, вдруг мне говорит: «Слушай, прими от меня библиотеку». – «Да ты что? – удивился я. – Тебе что, не нравится здесь?» Он сказал: «А я уезжаю в военное училище!» После нашего разговора прошло сколько-то времени. Подумал: «Начну этим делом увлекаться и буду спокойно себя чувствовать». Я взял и принял у него библиотеку.

Но потом переменилась погода и я вновь стал себя неважно чувствовать. Мало того, что болела голова, я еще очень и очень плохо слышал. Тогда я решил, что в таком состоянии мне все-таки придется библиотеку оставить. А дело в том, что когда я еще принимал библиотеку, туда иногда заходил заместитель начальника госпиталя по политчасти капитан Петр Давидович Приставкин, грузный мужик и порактически – ровесник моему отцу. До войны он работал, по-моему, третьим секретарем Смоленского обкома партии. Когда он в очередной раз ко мне зашел, я ему признался, что на этой работе очень плохо себя чувствую. «В таком случае, – сказал он мне, – подыскивайте себе того, кто вас заменит». Когда нашелся для этого дела товарищ и я уже стал передавать ему дела, Приставкин мне сказал: «Когда передадите, придете ко мне и доложите». И что же? Он предложил мне идти к себе в помощники.

Суть моей работы заключалась в следующем. В госпитале лечились два командира дивизии, которые служили в нашей 3-й Ударной армии, но находились в каком-то частном доме. Наши разведчики притащили им трофейный радиоприемник на батарейках. Так вот, рано утром я вставал, шел к ним, прослушивал сводки Совинформбюро, где говорилось о том, что произошло за сутки или за ночь на фронтах, и все это записывал. Сейчас я уже не помню, как с ними познакомился. Могу только сказать, что нашлись люди, которые меня с ними свели. Мне это было, конечно, очень нужно. Они отнеслись к моей инициативе очень положительно. Ведь такие вещи поднимали боевой дух наших солдат. Когда-то я помнил их фамилии. Но теперь, к сожалению, я их позабыл. Помню только, что их дивизии воевали в составе нашей 3-й

Ударной армии. Я старался как можно больше схватить нужной мне информации. Свои «каракули» я передавал свои капитану Приставкину. Впрочем, для себя оставлял тоже экземпляр с записями. На основании моих записок Приставкин читал политинформацию для легкораненых и контуженных, проходивших лечение в госпитале. Моей обязанностью являлось чтение политинформации для медперсонала: врачей и медсестер. Раненые с нетерпением ждали нашего появления. И когда мы зачитывали сводки, где говорилось о том, что наши войска взяли такие-то и такие-то города, люди очень сильно радовались.

Честно говоря, на мои беседы чаще приходили медсестры. Врачи были заняты своей работой и к этому относились как-то не очень. Но все ж таки и они появлялись. Потом в этот процесс у меня втягивалось все больше и больше работников госпиталя. Работа у меня получалась. Ведь я еще до войны много читал книг, а 19 ноября 1944 года буквально перед последним боем мне вручили комсомольский билет (был я в этот день, кстати говоря, немного пьяненьким).

Короче говоря, работа у меня шла довольно хорошо. А потом в жизни нашего госпиталя стали проходить какие-то странные изменения. К нам приходит сначала одна, потом вторая комиссия. Ее члены проверяют состояние здоровья раненых. Тех, кому предстоит пройти более продолжительное лечение, отправляют в другие тыловые госпиталя. Тех же, у кого здоровье более-менее поправилось, выписывают и отправляют в свои части. А меня, смотрю, держат и никуда не отправляют. Таких набралось у нас несколько человек. Среди них, между прочим, оказалось два моих земляка, с одного района. А то все были с Псковской области.