Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Рядом с нами был углубленный, но не глубоководный ручей. Находясь около него, мы решили, что как только начнет темнеть, пойдем на дело. В то время темнота наступала рано. Как только над нами нависли низкие, я бы сказал, свинцовые тучи, мы подождали, пока наступит темнота, и поползли, имея намерение собрать на поле боя у убитых документы. У местных жителей-латышей мы достали пакеты. Затем приступили к делу: переворачивали убитых и искали у них документы. В основном, конечно, забирали или красноармейские книжки, или же комсомольские билеты. Партийные билеты нам почему-то не встречались. Часто немцы освещали поле ракетами. Как только они их бросали, мы ложились вместе с убитыми и притворялись мертвыми. Как только все это заканчивалось, мы продолжали свою работу. Трогая убитого за шинель, мы уже знали, кто он есть. Если она была тонкая, мы соображали – значит, перед нами немец, и мы его не трогали, а если же под шинелью оказывалась то фуфайка, то еще что-нибудь, мы уже знали, что это наш солдат и мы начинали у него искать документы. Но что интересно: как тогда, так и за все время войны я не встречал на фронте ни одного человека, у которого в кармане гимнастерки был бы жетон или медальон, где бы указывались фамилия, имя, отчество и место его проживания. В основном в боковом кармане гимнастерки оказывались красноармейская книжка и комсомольский билет. По полю мы долго ползали. Часто, как я уже сказал, притворялись мертвыми.

И чем же закончились наши поиски? Старшему сержанту, когда он ползал, попалась полевая сумка офицера, которая, по-видимому, принадлежала капитану Пирогову. Он взял ее и положил в мешок. Мне же попала нога человека в сапоге. Должен сказать, что в то время у нас в батальоне мало кто носил сапоги в строю. Когда мы закончили свои поиски, то вышли не той дорогой, откуда пришли, в лес сбоку. Этот путь показался нам ближе, чем ползти по дороге, по которой мы пробирались вперед. Как же мы тогда устали! Ведь мы сновали по полю взад-вперед и, стараясь охватить всех погибших, хватали каждого за ноги и обыскивали.

Когда же мы шли по лесу, то натолкнулись на одного раненого солдата, который, как нам стало известно, служил в отделе СМЕРШ. Он нам рассказал обо всех обстоятельствах гибели капитана Пирогова. Когда немцы пошли в атаку, то вместе с ними шел танк. Они стали с этого хутора выходить в лес. Этот солдат запомнил, как впереди бежал какой-то капитан. Потом последовал взрыв, и его не стало. А он, так как был ранен, побежал в горячке дальше и упал в лесу. Эта ситуация была мне хорошо знакома. Ведь я сам бежал с перебитой ногой. Сначала все шло очень даже ничего: в горячке я все бежал и бежал. Потом нога начинала все больше и больше неметь. Короче говоря, они убегали из хутора, но оказались бессильными перед немецким танком. Укрытия у них никакого не было, боеприпасов – фактически тоже. Мне очень было жаль капитана Пирогова. Ведь мы с ним стали, можно сказать, на фронте друзьями. Я, правда, все время его звал так – «капитан».

Когда мы со всем этим «богатством» вернулись, то принесли все в отдел. Сумка, правда, к тому времени уже была разорванной. Я стал вспоминать и рассказывать о том, каким образом мы на поле боя провели поиски. «Никаких документов капитана Пирогова я не нашел, – говорил я контрразведчикам. – Есть полевая сумка, которую нашел старший сержант. А я в каком-то месте нашел чью-то ногу в сапоге. Еще ожидал, пока стемнеет, а потом возвращался и ее тащил». Как после выяснилось, полковой сапожник доказал, что этот сапог и нога принадлежат действительно капитану Пирогову. Эти сапоги он ему шил в то время, когда Пирогов был инструктором по снайперскому делу в дивизии. И он сказал: «Эти сапоги шил я!» А после его прислали к нам в качестве комбата. Пирогова, видимо, немцы убили с прямой наводки: снаряд его буквально разнес в клочья. Первое время наши контрразведчики, видимо, считали, что его уволокла немецкая разведка. Но потом этот вопрос прояснился.

Через какое-то время, когда я проходил через этого поле, где погиб капитан Пирогов, там стоял большой холм земли. В этом месте похоронили всех погибших. Если не ошибаюсь, название этого хутора было Каллас. Видимо, нашел там свой покой и капитан Пирогов.

Так как в результате тех самых боев от нашего подразделения почти ничего не осталось, то меня перевели в другой батальон. Затем мы снова оказались в пекле. Нас бросили против так называемой курляндской группировки немцев. В этой группировке, если мне не изменяет память, сосредоточилось 36 немецких дивизий. Я об этом тебе уже рассказывал. Они были блокированы. Нам была поставлена задача: «Расчленить эту группировку!» Мы стали готовиться к предстоящим боям. Для этого через какое-то время к нам в батальон дали пополнение. В основном это были мужики старше 50 лет. Ими, как правило, в основном оказывались снятые с должностей ездовых тыловики. Это были, как правило, люди самых разных национальностей. Из молодых были только, может быть, пулеметчик и некоторые командиры отделений. Меня после этого назначили на должность помкомзвода (помощника командира взвода). Но так как командира взвода не было, его обязанности выполнял фактически я.

В этот же день – 19-го ноября, в праздник Дня артиллерии – мне вручили комсомольский билет. Мне этот день запомнился на всю жизнь. Мы находились на переднем крае, около небольшого и свободного лесистого участка, который просматривался немцами и обстреливался их пулеметным огнем. Короче говоря, немецкий пулеметчик совершенно не давал нам покоя. Едва я прибыл на передовую, как наши старшины принесли наркомовский спирт. Стоит отметить, что его постоянно к нам на фронт привозили. Бывает, немножко его хлебнешь, снежком заешь, и почувствуешь какую-то бодрость.

Я свою норму выпил. Вдруг подходит ко мне мой подчиненный солдат, из того самого пополнения азиатов, и говорит: «Товарищ командир, моя не пьет. Выпей за меня». Ну что ж? Я за него выпил. Спустя какое-то время то же попросил еще один солдат. Потом я выпил норму за третьего бойца. После этого прошло некоторое время, как вдруг я почувствовал себя пьяненьким. Ведь я как минимум выпил более 300 граммов спирта.

Через какое-то время меня вызвали к телефону. По нему мне сообщили, что меня вызывают на командный пункт батальона. Мне предстояло проскочить через то самое открытое пространство. Я этот участок удачно прошел, упал на какой-то куст, как вдруг услышал «р-р-р» – это, как оказалось, раздалась пулеметная очередь. Смерть меня миновала. Но это было еще полбеды. Потом я вдруг почувствовал, что я хожу не по земле, а по небу: мне казалась, что земля находится где-то вверху. Это сказался выпитый алкоголь. Когда я добрался до того места (наш КП располагался в лесу), куда мне нужно было идти (кто-то перед этим об этом сообщил), там мне сказали: «Вас вызывают в штаб полка. Вот идет линия, провод (мне на нее показали)? Так вот, вы идите по этому проводу. Он вас и приведет туда, куда вам нужно». Идти по нему, конечно, было опасно. Ведь около этого провода могли свободно шастать немецкие разведчики, охотящиеся за «языком». Но что делать? У меня не оставалось иного выхода. По этой нитке я вышел на дом лесника. Впрочем, что там, в лесу, другое могло быть? Захожу туда, там находится большая длинная комната (где-то метров 16), в которой стоит большой и длинный, чуть ли не вовсю комнату стол. Этот стол был, видимо, бильярдным, так как я заметил на нем специальные приспособления. За столом в конце сидел какой-то майор. Я подхожу к нему поближе и говорю: «Товарищ майор!