Николай Платошкин - Че Гевара

Пока Таня в конце 1965 года мучительно искала ответ на вопрос, где же Че, тот, находясь в Танзании, и сам бы не смог дать ей такого ответа. Год после окончания конголезской эпопеи друзья Че и он сам позднее назвали «годом, когда мы были нигде».

После оглашения Фиделем прощального письма Че не мог просто взять да как ни в чем не бывало объявиться на Кубе и снова занять свой привычный пост министра промышленности, хотя Фидель был готов принять любое решение своего боевого товарища. Но Че не любил проигрывать, да он и не проигрывал до этого по-крупному. Нет, если он и вернется на Кубу, то только победителем. В маленькой однокомнатной квартире в кубинском посольстве в Дар-эс-Саламе Че размышлял в ноябре 1965 года лишь над тем, в какой стране он снова попытается зажечь очаг партизанской войны. В его мыслях Перу все чаще сменяла Аргентина, время от времени появлялась Боливия. Но окончательное решение следовало принять только после тщательного анализа ситуации в той или иной стране.

Время, считал Че, было на его стороне, на стороне революции. Американцы, как он и предсказывал, все сильнее увязали во Вьетнаме. «Второй Вьетнам» администрация Джонсона уже просто не могла себе позволить, даже с точки зрения позиции американского общественного мнения, изумленного тысячами похоронок из Вьетнама [280] 30 ноября 1965 года министр обороны США Роберт Макнамара предложил Джонсону увеличить численность американских войск во Вьетнаме в 1966 году как минимум до 400 тысяч человек. . Но именно этот второй, а если все пойдет удачно, и третий Вьетнам Че и собирался обрушить на американцев. Оставалось лишь найти ту архимедову точку приложения силы, чтобы перевернуть всю Латинскую Америку.

28 ноября 1965 года Че написал Алейде, надеявшейся на скорую встречу, прощальное письмо:

«Дорогая,

…Все произошло не так, как мы хотели… Я возвращаюсь по дороге поражения с армией теней. Теперь все кончено [в Конго] и настало время для последнего этапа моего жизненного путешествия — этапа решающего. Только горсточка отобранных людей пойдет со мной — люди со звездами на лицах (звезды Марти, не военные звездочки. — Н. П.).

Наша разлука и должна была быть долгой. Я надеялся увидеть тебя во время длительной войны, но это оказалось невозможным. Теперь же между нами будет много враждебных земель, и связь наша будет менее регулярной. Я не смогу увидеть тебя перед тем, как уеду, потому, что мне надо избежать любой возможности обнаружения. В горах с оружием в руках я чувствовал себя в безопасности, но мне не по себе в подполье. Приходится быть очень осторожным…

Сейчас, когда я пленник, а врагов вокруг нет… моя тоска по тебе настолько нестерпимая и физиологическая, что ее не всегда могут заглушить Карл Маркс или Владимир Ильич…

Целую Рамон» 461.

Таким образом, Че принял решение ехать в Латинскую Америку, и Алейда уже не надеялась увидеть мужа. Но, к своему счастью, она ошиблась. Немного придя в себя и написав отчет-дневник о борьбе в Конго, Че решил, что перед отъездом необходимо организовать в Боливии по кубинскому образцу сеть городской поддержки будущего партизанского очага, а это требовало времени. Пришлось запастись терпением.

Но нет худа без добра — Фидель разрешил Алейде съездить в Танзанию и повидаться с мужем. Он даже настаивал на этом, считая, что присутствие любимой жены сможет развеять пессимизм и меланхолию Че (такую склонность за другом Фидель замечал и ранее). 15 января 1966 года Алейда уже приземлилась в Праге — акция «Мануэль» работала бесперебойно. Ее сопровождал Ариэль. Из Праги путь лежал в Каир, а оттуда — в Танзанию.

Жена не узнала мужа. Перед Алейдой стоял гладко выбритый и, казалось, пожилой человек, трудно узнаваемый без привычной оливково-зеленой военной формы. Че увидел также женщину в годах, брюнетку (черный парик) в темных очках. На улице он прошел бы мимо этой строгой дамы. Как только маскировка развеялась, их радости и смеху не было границ.

Это был самый счастливый, хотя и короткий период их совместной жизни. Целыми днями они были одни — Че не надо было спешить на работу. И даже больше — им нельзя было покидать квартиру, пусть крошечную, но предназначенную только им одним. В одной-единственной комнате они спали, ели и работали. В ванной Че часто проявлял фотографии — он сделался страстным фотографом. Обычно они вставали поздно, долго валялись в кровати, затем завтракали, потом читали и обсуждали прочитанное. Че давал жене уроки французского. Он записывал на магнитофон разные истории для своих детей, еще не зная, что только так отныне они смогут услышать голос отца.

Но Че, конечно, никогда не смог бы только наслаждаться жизнью, пусть и с самым любимым на земле человеком. В Танзании он замыслил и начал поистине грандиозный труд — популярное, глубокое изложение марксистской теории в ее современном звучании. Причем теории практической, своего рода руководства к действию для революционеров 60-х годов XX века. Ведь Маркс не оставил подробного описания перехода к новому обществу. Не хватило ему времени и на анализ этого общества. Советские учебники Че не устраивали, и не только потому, что он по-прежнему считал советский путь хозрасчета гибельным для социализма в СССР. Будучи принципиальным противником любого догматизма, он не любил книг, которые давали уже готовые, бесспорные ответы на мучившие его вопросы. А именно это и не нравилось ему в советских теоретических трудах.

Если Че не воевал, то он либо учился, либо читал и часто воспринимал и то и другое как две стороны одной медали. 4 декабря 1965 года он писал Армандо Харту о своих творческих замыслах:

«В этот период длительных каникул я сунул нос в философию, что я давно уже думал сделать. Первая трудность, с которой я столкнулся: на Кубе ничего не опубликовано, если исключим советские кирпичи, слабость которых в том, что они не дают тебе думать: так как партия уже сделала это за тебя и твое дело — переваривать это. Не говоря уже о том, что подобная методология полностью противоречит марксизму, книги эти по общему правилу просто очень плохи. Вторая же — и не меньшая трудность — мое полное незнание философского языка (в тяжелом поединке с маэстро Гегелем я уже в первом раунде был послан в нокдаун). Поэтому я составил себе план занятий… чтобы заложить основы подлинной школы мышления: мы ведь уже много сделали, но когда-нибудь должны будем и осмыслить сделанное. Я составлял это как план собственного чтения, но он может быть приспособлен и для того, чтобы послужить планом серьезных публикаций в политическом издательстве… Вот мой план:

— Классики философии.

— Великие диалектики и материалисты.

— Современные философы.