Милисав Секулич - Книн пал в Белграде. Почему погибла Сербская Краина

Все это на некоторое время определило дальнейшее развитие событий. Два новых сербских государства срочно создавали свои армии. Остальные военнослужащие ЮНА были выведены в Сербию и Черногорию, где ЮНА преобразована в Армию Югославии (АЮ). «Новая» Югославия, в которую вошли Сербия и Черногория, полагала, что к ней вскоре присоединятся и оба сербских государства за Дриной. Это, конечно, не та Югославия, какую первоначально проектировали власти Сербии и Черногории. Народу нужно было предъявить виновника неудачи. Официальная власть обвинила во всех провалах ЮНА. Началась постыдная и беспощадная кампания дискредитации офицерских кадров. Сначала им приписали предательство, а после этого трусость и некомпетентность. В этом обвинили большинство офицерского состава. Об ошибках и промахах властей запрещалось даже думать. Офицеры должны все переносить молча. Попытки защититься были бы восприняты как запрещенное военным вмешательство в политику. Так появилось основание для массовой отставки офицеров, без учета законов или любых оснований. Власти не ограничились устранением из ЮНА действительных виновников ряда военных поражений и ошибок. Изгоняли и заставляли молчать всех, кто мог бы указать на неудачную стратегию, приведшую к значительным проблемам и провалу идеи «новой» Югославии Слободана Милошевича.

Общую демонизацию офицеров ЮНА усугубляло освещение в СМИ успехов офицеров. Их называли «редкими исключениями», «удивительно» и «невиданно» отличающимися от офицеров ЮНА в целом. Положительно оценивались и те офицеры, кто «приспосабливался» и из карьерных соображений говорил то, что требовалось власти. В их числе были и националистически настроенные офицеры, что тогда не мешало критикам ЮНА, хотя они вместо национального государства «строили» гражданское. Дефицит «хороших» офицеров позволял назначать на должности самозванцев и потому с такой легкостью раздавались звания, в том числе теми, кто не имел на это права. Все было разрешено, а эта категория «офицеров» должна была поднять знамя клеветы на остальных кадровых офицеров, прежде всего на тех, кто не хотел гнуть спину. Потому и активисты «параллельных отрядов» вместе с рядом высокопоставленных функционеров МВД Сербии яростнее всех набрасывались на офицерский корпус ЮНА. Это продолжилось и после ее упразднения. К офицерам относились крайне враждебно и не только благодаря пропаганде, называвшей их предателями еще при существования ЮНА, но и как к лицам, которым нельзя доверять и в будущем. В том числе, видимо, и за то, что они знали и предупреждали об ошибочности такого обращения с армией, игр с войной и судьбами людей. Потому по примеру метрополии и в двух новых сербских государствах были в фаворе лишь офицеры-«молчуны». Молчание считалось «невмешательством в политику». Если офицер каким-либо профессиональным высказыванием противоречил воле политика, то он получал предупреждение и мог быть не только снят с должности, но и вообще уволен со службы. Такой подход был особенно характерен для сербских армий за Дриной [61]и повлек катастрофические последствия. Снимали и преследовали и самых выдающихся офицеров, но не из-за военных неудач, а за «длинный язык».

Ведущие партии сербской оппозиции так же не лучшим образом отнесились к сербам с той стороны Дрины. Радикалы доктора Воислава Шешеля (СРП) [62]и Сербское движение обновления Вука Драшковича (СДО) [63]добивались симпатий избирателей в Сербии через политику «спасения» сербов за Дриной. Они обещали «Великую Сербию» вместо «государства, в котором все сербы ―будут жить вместе‖». И у политики «спасения» сербов за Дриной в версии Шешеля и Драшковича не было шансов. Им было важно лишь получить как можно больше голосов избирателей в Сербии в роли «спасителей» сербского народа. Безответственное хвастовство облегчалось и отсутствием какой-либо программы общих целей борьбы сербов за выживание. Такая программа могла бы автоматически исключить примитивный радикализм и все невыполнимые планы. Иллюзия озабоченности белградских политиков за судьбу сербов вне Сербии позже привела к страшным последствиям.

Вторым шагом официальных властей Сербии и Черногории была политика «абсолютной поддержки сербов за Дриной» в строительстве собственных государств, которые в подходящий момент вошли бы в состав Союзной Республики Югославия. Для этого сербским государствам за Дриной Белград гарантировал защиту на случай любой агрессии, прежде всего со стороны армий хорватов и мусульман. От них требовали безусловной веры в обещания из центра. Любое сомнение приравнивалось к предательству и антисербской политике, поэтому не допускались никакие самостоятельные решения. Все должно было делаться исключительно по инструкциям официальных властей из Белграда.

Руководство Республики Сербской Краины вскоре увидело несоответствие приказов и обещаний. Попытка указать на это запустила весь репрессивный механизм властей Сербии. Было снято одно краинское руководство, поставлено другое, лояльное С. Милошевичу. Когда и новая власть быстро поняла беспринципность политики С. Милошевича по отношению к сербам за Дриной, то ей уже некуда было деваться.

То, что С. Милошевичу удалось навязать РСК, он не мог повторить в Республике Сербской [64]. Авторитет Радована Караджича [65]и его Сербской демократической партии [66]был неуязвим для официальной власти Сербии. Власти РС вовремя заметили отход Слободана Милошевича от его прежних обещаний. Их отпор произволу Белграда был мощным и организованным, вынудив Милошевича к тактическим маневрам, чтобы в Сербии не поняли его истинных намеренй. Потому он и принял решение о блокаде на Дрине, затем ввел режим санкций [67], даже более жесткий, чем наложенный внешним миром на СРЮ [68]. Милошевич пробовал сменить власть в РС, но Республика Сербская была совсем в другом положении, чем РСК. Потому Милошевич поссорил политических и военных лидеров РС. При таких обстоятельствах и вторая сторона не сидела, сложа руки, дошло до обвинений и усиления контактов между Пале [69]и Книном. Однако Книн лишь молчаливо осудил блокаду на Дрине, хотя из Пале уверяли, что власти в Сербии и СРЮ предадут и его. Разделенные и враждуюшие сербы уверенно двигались к трагедии.

Политические силы, разрушавшие Югославию, очевидно, еще какое-то время сохранят свое влияние. До своего вынужденного «миротворчества» эти же люди являлись лидерами националистов и подстрекателями кровавых войн. Из вооруженных конфликтов, унесших десятки тысяч жизней, эти власти и политики вышли «победителями». Затем лицемерно каждый из них сделал «решающий» вклад в подписание Дейтонского мира [70]. Ответственность за эти огромные человеческие и материальные жертвы каждой из сторон конфликта все возлагают на «других». «Поиски» виновных нежелательны, а истина должна замалчиваться перед внутренней аудиторией. Особенно чувствителен вопрос — можно ли уравнять ответственность «победивших» властей всех новообразованных государств бывшей Югославии и их лидеров. Виновны и вожди нового мирового порядка, и многочисленные внешние силы, в том числе и Европейский союз, и Совет Безопасности. Известны и страны, из эгоистических интересов участвовавшие в демонтаже и разрушении СФРЮ.