Отто фон Бисмарк - Второй рейх. Не надо воевать с Россией

Употребляя известное выражение короля Фридриха Вильгельма III, я сразу же из бригадного командира стал королем. Прежде чем стать королем, я прошел всю лестницу офицерской карьеры. Я еще сегодня с удовольствием вспоминаю, с какой гордостью я 2 мая 1869 г., во время весеннего парада, впервые стоял в строю перед моим дедом. Общение с отдельными людьми было для меня всегда заманчиво. И поэтому я особенно ценил те служебные положения, при которых я мог поддерживать такое общение. Я никогда не забуду своей деятельности в качестве начальника эскадрона и батареи, как и на посту командира полка.

Среди своих солдат я чувствовал себя как в родном кругу. Я питал к ним неограниченное доверие, которое не уменьшилось и теперь, несмотря на печальный опыт осени 1918 г. Я не забываю, что часть немецкого народа после 4 лет неслыханных подвигов и лишений настолько изболелась, что не могла противостоять козням внешних и внутренних врагов. К тому же лучших из народа покрывал зеленый надмогильный дерн. Остальные были так подавлены неслыханными, казавшимися невозможными революционными событиями, что не могли подняться для активных действий.

Всеобщая воинская повинность была лучшей школой для поднятия физического и нравственного уровня нашего народа. Она создала нам свободных, знающих себе цену людей, которые пополняли наш превосходный унтер-офицерский корпус; последний, в свою очередь, доставлял нам чиновничество, равного которому по деловитости, неподкупности и верности долгу не было ни у одного народа в мире. Как раз из этих кругов я и теперь получаю доказательства преданности мне, неизменно приносящие мне отраду. Моя старая 2-я рота 1-го гвардейского полка и в хорошие, и в плохие дни принимала участие в судьбе своего старого командира. В последний раз я видел ее в строю в составе 125 человек под командой бравого фельдфебеля Гартмана еще в 1913 г., во время 25-летнего юбилея моего царствования.

Офицерский корпус, в связи с высокой воспитательной задачей руководства вооруженным народом, занимал в государстве особое положение. Самопополнение офицерского состава, с введением офицерских выборов переданное в руки отдельных офицерских корпусов, обеспечивало их необходимую однородность. Связанные с кастовым духом вредные наросты сделались единичными явлениями. Там, где они все же давали себя чувствовать, их тотчас же устраняли. Я охотно поддерживал тесную связь с офицерским корпусом, чувствуя себя по-товарищески в офицерской среде. Конечно, материалистическое направление нашей эпохи не прошло бесследно и для офицерского корпуса. Но в общем надо сказать, что ни в одном другом сословии внутренняя дисциплина и преданность долгу, соединенная со скромностью, не поддерживались в такой степени, как в офицерском корпусе.

Испытания, каких не было ни в какой другой профессии, позволяли достигать руководящих постов только способнейшим и лучшим из офицеров. Командующие генералы были людьми больших знаний и способностей и, что еще важнее, обладали сильным характером. Из числа этих одинаково высоко стоящих генералов трудно выхватить отдельных лиц.

Если фронтовой солдат и был особенно близок моему сердцу, то все же я должен отметить ту школу, какой является для офицерского корпуса Генеральный штаб. Я уже упомянул о том, что генерал-фельдмаршал граф Мольтке умел заботливо воспитывать людей, не только в техническом смысле стоящих на высоте своего положения, но и способных к ответственной, самостоятельной, дальновидной деятельности. «Быть бо́льшим, чем ты кажешься», – написано в предисловии к «Карманной книжке для офицеров Генерального штаба». Фундамент военного образования заложил фельдмаршал граф Мольтке. Его преемники, граф Вальдерзее, гениальный великий граф Шлиффен и генерал фон Мольтке в дальнейшем продолжали строить уже на этом фундаменте. В результате был создан Генеральный штаб, совершивший во время войны непревзойденные подвиги, на которые с изумлением смотрит весь мир.

Я рано осознал, что максимальное усовершенствование нашей высокоразвитой техники является необходимым вспомогательным средством, которое может нам сберечь много драгоценной крови. Где только мог, я работал над усовершенствованием нашего вооружения и заставил машину служить армии.

Из моих достижений в этой области на первом плане стоит тяжелая походная артиллерия, при создании которой мне в свое время пришлось преодолеть сильное противодействие, исходившее, как это ни странно, главным образом из рядов артиллерии же. Для меня является большим удовлетворением, что я все же создал эту тяжелую походную артиллерию. Она положила фундамент для ведения военных операций в крупном масштабе. Прошло много времени, прежде чем наши противники смогли нагнать нас и достигнуть сделанных нами в этой области успехов.

Далее следует упомянуть о пулеметах, находившихся вначале в зачаточном состоянии и сделавшихся впоследствии основным стержнем всей боевой мощи пехоты. Замена ружья пулеметом увеличила во много раз силу огня при одновременном уменьшении потерь с нашей стороны. Я не хочу оставить без упоминания и введение передвижной походной кухни, которую я впервые увидел на маневрах русской армии. Она имела чрезвычайно большое значение для поддержания боеспособности армии, ибо возможность достаточного питания сохраняла нашим солдатам бодрость и здоровье.

Всякое человеческое дело несовершенно. Все же можно сказать без преувеличения, что германская армия, выступившая в поход в 1914 г., представляла собой инструмент, не имевший себе равного.

Если при моем вступлении на престол я нашел армию в таком положении, что надо было только строить дальше на имевшемся уже фундаменте, то флот находился тогда еще в первоначальной стадии своего развития.

Не желая остаться на своем посту после того, как все его попытки побудить упрямый рейхстаг к медленному, но систематическому усилению германских морских сил потерпели крушение, особенно благодаря дешевым лозунгам депутата Рихтера и близорукости ослепленных им левых либералов, статс-секретарь адмирал Гольман попросил у меня отставки.

Я с сожалением дал ее ему, ибо мне был дорог этот простой, привязанный ко мне и преданный человек, сын настоящей хорошей берлинской бюргерской семьи с его искренним характером и глубоким сознанием долга. Моя дружба с адмиралом, покоившаяся на глубоком уважении к нему, продолжалась еще многие годы, вплоть до самой внезапной смерти его; я часто посещал этого преданного мне человека, отличавшегося великолепным чисто берлинским юмором, встречаясь в его доме с членами правления немецкого Общества изучения Востока; приглашал его к себе в интимном кругу и брал с собой в качестве ценного спутника в своих поездках. Он был одним из самых верных и преданных мне людей, который всегда оставался неизменным в своем бескорыстии и никогда ничего не просил для себя.