Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Это выступление текстильщиц означало явное игнорирование постановления районного комитета партии, – вспоминал о своем тогдашнем удивлении и возмущении большевик Каюров с завода “Эриксон”. – Сам же я еще накануне призывал работниц к выдержке и дисциплине. И вдруг забастовка. Казалось, для этого не было ни цели, ни повода 19.

Большую часть того дня Шляпников провел неподалеку от эпицентра событий, в штаб-квартире Русского бюро на Сердобольской улице. Темы обсуждения на этом собрании большевиков не имели отношения к забастовке, и присутствующие колебались: поддерживать ли женский марш? Настало ли время для выступления? Только когда Шляпников оказался на улице, по пути домой он начал соображать, что в городе что-то происходит. Его трамвай маршрута № 20 (“двадцатка”) был битком набит рабочими, направлявшимися с Выборгской стороны на другой берег, в район Литейного проспекта. Перед въездом на Литейный мост трамвай остановила полиция; проверили пассажиров и вывели из вагона тех, у кого руки были слишком натружены, а одежда слишком изношена, – бедным с их протестами не место в “чистой” части города 20.

Система подъемных мостов могла служить, в частности, и для защиты центральных, более дорогих кварталов города, однако в мороз поднимать мосты ради этой цели едва ли имело смысл – демонстранты могли свободно перейти Неву по льду. Несколько групп рабочих с Выборгской стороны пробрались в центр города на закате этого первого дня. В тот вечер Александр Гучков, который вскоре станет военным министром Временного правительства, в разговоре с генерал-майором Альфредом Ноксом назвал нехватку продовольствия самой страшной катастрофой, с которой столкнулась Дума, более парализующей и опасной, чем любое поражение на фронтах. Гучков говорил, что предчувствует приближение беспорядков.

На вопрос об отношении городских рабочих к войне, – писал Нокс, – Гучков признался, что от 10 до 20 процентов рабочих приветствовали бы поражение, так как это помогло бы им сбросить правительство 21.

Наступившая пятница была пасмурной и туманной, шел ледяной дождь. Но ни непогода, ни появление страшных казаков не уменьшили решимости демонстрантов. Шляпникову казалось, что “события развивались с головокружительной быстротой”, возможно потому, что он по-прежнему плохо понимал, что происходит 22. К полудню в забастовках на Выборгской стороне участвовало 75 тысяч человек (две трети всех здешних рабочих) 23. Демонстранты подошли к Литейному мосту, против них встали казаки. Ряды конных и сверкание оружия должны были действовать на бастующих устрашающе, однако, как оказалось, посланцы правительства разделяли недовольство рабочих. Впервые на памяти людей казаки проехали сквозь толпу, не обнажив сабель и не размахивая нагайками.

Тем временем улицы на Петроградской стороне тоже заполнились народом. Произошли первые нападения на хлебные и продуктовые лавки. Вскоре восстание перекинулось на верфи, на Балтийский судомеханический завод на Васильевском острове. Реакция министров заставляла себя ждать. Дума, заседавшая в Таврическом дворце, требовала, чтобы ей был передан контроль над продовольственным снабжением города, пытаясь хотя бы в последнюю минуту удовлетворить непосредственные экономические нужды 24.

В субботу началась трехдневная всеобщая забастовка. В числе ее руководителей были представители “Межрайонки”, и несколько активистов различных левых группировок, в том числе (к неудовольствию Шляпникова и его Русского бюро) члены Комитета большевиков Выборгской стороны. Все они ночь напролет распространяли обращения к населению города с призывом к участию в забастовке, и утром царило праздничное настроение. Из Сестрорецка и других пригородов прибывали битком набитые поезда, многие семьи ехали с детьми. По словам Шляпникова,

с самого раннего утра рабочие кварталы столицы были переполнены празднично одетыми группами рабочих. Всюду господствовало оживление и боевое, антиправительственное возбуждение 25.

Всего в этот день на марш вышли более 200 тысяч человек. К бастующим рабочим присоединились служащие, учителя и студенты, и, когда шествие проходило мимо богатых домов, демонстранты порой замечали бледную руку, махавшую им из окна верхнего этажа. Протесту сочувствовали самые разные круги петроградского общества, но именно рабочие – некоторые из них с ножами или сумками, полными остро заточенных больших гвоздей, – решились первыми шагнуть на невский лед.

Целью была Знаменская площадь (ныне площадь Восстания) у Московского вокзала, которую вскоре после полудня запрудили толпы народа. Над головами реяли красные флаги, мелькали лозунги с требованием немедленного мира. Между речами некоторые энтузиасты запевали “Марсельезу” (в России по законам военного времени это считалось изменой). Некоторые демонстранты подготовились к стычкам с казаками, зашив в свои шапки и картузы защитные металлические щитки; подобным образом была защищена и одежда. Однако большинство участников видели защиту в своей многочисленности и в объединяющем чувстве товарищества и собственной правоты.

В три часа с небольшим жандармский пристав Крылов, сидя верхом на лошади, отдал приказ рассеять демонстрантов. Казаки врезались в толпу, началась давка, но, когда казаки повернули назад, чтобы перестроиться, стало очевидно, что они готовы использовать свои шашки скорее против полиции, чем против народа.

Крылов был убит. В течение примерно часа у людей (по крайней мере у тех, кто видел, что происходит в первых рядах) была надежда на победу 26. Но в тот день происходили и другие столкновения между солдатами и толпами народа, были жертвы среди демонстрантов и случайных прохожих. Точных сведений о происходящем не было ни у кого, поскольку газеты не выходили, а публичных телефонов в Петрограде не существовало 27. Когда вечером меньшевики собрались на квартире Горького (которая будет местом их встреч вплоть до отречения царя), они осудили действия руководителей большевиков.

Их прямолинейность, – писал Суханов, – а вернее, их неспособность вдуматься в политическую проблему и поставить ее производили на нас угнетающее впечатление 28.

Следующий день еще больше разочаровал интеллигентов и литераторов из круга Суханова. Ночью командующий войсками Петроградского военного округа генерал Хабалов отдал приказ о введении военного положения. На рассвете были разведены мосты. На главных перекрестках и площадях сосредоточились вооруженные полицейские и солдаты, наготове стояли повозки Красного Креста, запряженные полудохлыми клячами, забракованными для фронта. Хабалов угрожал, что “войска в случае повторения демонстраций применят оружие” 29. Двадцатипятилетний большевик Федор Раскольников, которому вот-вот предстояло сдавать выпускной экзамен в Отдельных гардемаринских классах, вспоминал свой путь в казармы в морозный рассветный час: