Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

И все же Ленин победил не только благодаря грубой силе убеждения. В конце концов, он говорил именно ту правду, какую именно в тот момент и хотели слышать. Тонкие детали конституционных реформ были совершенно неинтересны голодным рабочим и терявшим терпение солдатам столичного гарнизона. Какие бы пространные дискуссии о целях в войне ни вел Церетели в Исполкоме, люди, вышедшие на улицу, совершили революцию ради мира, рабочих мест и хлеба. По мере того как ослабевала эйфория от того, что ненавистный режим свергнут, проблемы, ради решения которых люди рисковали своей свободой, проступали вновь и с удвоенной силой.

Война уничтожила систему торговли в Европе, товарные запасы России – от продовольствия до медикаментов и топлива – были исчерпаны. Дефицит привел к росту цен, фабрики встали, поскольку не было сырья, и тысячи рабочих остались без работы. Транспорт тоже стоял, муки и угля хронически не хватало. Подобные трудности были не только у России (с ними в той или иной степени столкнулись почти все европейские экономики), однако поражало, что петроградские либералы не могут придумать ничего лучше, как вернуться к правилам, которые худо-бедно работали до войны. Они хотели, чтобы на улицах был порядок, чтобы собственность была защищена, чтобы работали суды, чтобы образованные избиратели создали новое цивилизованное государство. Но правда состояла в том, что война продолжалась, и каждый новый день кровопролития уничтожал надежды на демократию. Что бы ни говорили Милюков или даже Церетели (с его вечной ставкой на компромисс), неясно было, зачем нужно воевать дальше.

Трудности были настолько очевидными, что их, конечно, замечал не только Ленин. Некоторые члены большевистской партии более низкого ранга пришли к сходным выводам. Выборгскому комитету никогда не нравилась идея двоевластия, левые были критически настроены по отношению к каменевской “Правде”, а некоторых радикалов в Петрограде мутило при одной мысли о каком-либо перемирии с меньшевиками. В этом смысле ленинские слова пали на благодатную почву, так как часть публики уже была к ним подготовлена.

Поток новых членов наводнил партию. Из сравнительно небольшого движения (23 600 членов в феврале 1917 года) к апрелю партия превратилась в мощную силу из 80 000 человек 35. В отличие от ветеранов, которых жизнь научила выдержке и терпению, необходимым в долгой игре, новички из пролетарских рядов были настроены радикально и хотели чего-то большего, нежели болтовня и обещания.

Эти новые большевики были моложе, оптимистичнее и всегда готовы к драке (полковник Никитин, шеф петроградской контрразведки, называл их “революционной накипью” 36); идеологические тонкости марксизма или особенности циммервальдского интернационализма были им невдомек. Они вступали в партию большевиков по большей части потому, что она была известна как самая радикальная, как партия обездоленных, как партия самых жестких. К апрелю некоторые члены молодежного крыла начали все чаще критиковать руководство партии за его медлительность. Троцкий констатировал:

То же наблюдалось и в провинции. Почти везде были левые большевики, которых обвиняли в максимализме, даже в анархизме. У рабочих-революционеров не хватало лишь теоретических ресурсов, чтобы отстоять свои позиции. Но они готовы были откликнуться на первый ясный призыв 37.

Чтобы воспламенить этих людей, даже Ленин был не нужен. Во многих смыслах они уже давно его обогнали. Кое-кто из числа этих левых радикалов зашел так далеко, что Ленин был вынужден призвать к спокойствию. Атмосфера в Петрограде накалялась с каждым часом.

Мы имеем ряд сообщений не только устных, но и письменных об угрозах насилием, бомбой и пр., – писал Ленин в “Правде” от 15 / 28 апреля. – <���…> Мы обращаемся к чести революционных рабочих и солдат Петрограда и заявляем: не только не было с нашей стороны ни одной, ни прямой, ни косвенной, угрозы насилием отдельным лицам, а, напротив, мы заявляли всегда, <���…> что мы считаем Совет рабочих и солдатских депутатов, выбранный всеми рабочими и солдатами, единственно возможным революционным правительством 38.

Однако это простое заявление показалось множеству представителей трудовой бедноты Петрограда совершенно недостаточным.

Жить становится все труднее, – объяснял Троцкий. – И действительно: цены угрожающе росли, рабочие требовали минимума заработной платы, предприниматели сопротивлялись, число конфликтов на заводах непрерывно нарастало. Ухудшалось продовольственное положение, сокращался хлебный паек, введены были карточки и на крупу. Росло недовольство и в гарнизоне 39.

Потом наступила пауза. А 18 апреля / 1 мая жители Петрограда вновь вышли на улицы. Это был народный праздник, международный день трудящихся, а заодно и повод (один из последних, как выяснится позже), чтобы снова напомнить о чаяниях Февраля. Среди многочисленных свидетелей этого события был французский политик Альбер Тома, приехавший в Россию за две недели до этого. Запись, которую он сделал в тот вечер в дневнике, звучит как реквием по невинности:

Демонстрации <���…> походят на религиозные процессии. Толпа идет умиротворенно, спокойно и стройно. Голоса звучат звонко. На Невском проспекте пленные раздают листовки с требованием войны против немцев до победного конца. На площади Зимнего дворца громадная толпа народа. На балконах дворца – монахини в белом. Через красный мост <���…> движется мимо мощная процессия, состоящая из различных групп: революционные общины, люди из ближних деревень, профессора и студенты, идущие из Ботанического сада. Они несут большие пальмовые ветви и венки, украшенные крестами из красных иммортелей. На плакатах – лозунг союза свободной науки и свободного народа. Мусульмане из Туркестана несут плакаты с лозунгами свободы совести, свободы религии и свободы письма на разных языках. Со всех сторон несется мерная “Марсельеза”. Марсово поле всё в красных флагах… 40

В этот день Милюков принял решение опубликовать ту самую дипломатическую ноту, которая положит конец его карьере. Он очень тонко рассчитал время, так что в руки прессы нота попала лишь 19 апреля / 2 мая, когда с улиц уже исчезли пальмовые ветви и кумачовые лозунги. Весь Петроград знал о том, что Исполком давил на Временное правительство, чтобы оно разъяснило свое отношение к целям в войне союзникам и всему миру. В конце концов министры согласились, что их Декларация от 27 марта, вокруг которой было сломано столько копий, будет еще раз опубликована как официальная дипломатическая нота 41. Подобный обязывающий документ, безусловно, положил бы конец любым планам российской экспансии на Черном море, и Милюков продолжал решительно возражать против него. Церетели вспоминал, что министр иностранных дел “встретил наше предложение с явным неудовольствием” 42. Однако коллеги Милюкова в правительстве, и в частности Керенский, принудили его приступить к поиску соответствующих формулировок.