Олег Будницкий - Терроризм в Российской Империи. Краткий курс [калибрятина]

Одним из таких «чудаков» был Андрей Желябов, любивший приговаривать: «История движется ужасно тихо, надо ее подталкивать». Желябов, как и его соратники, собирался перекроить общество, не останавливаясь ради этого перед применением сильнодействующих средств.

Терроризм, несомненно, явление эпохи модерности. Клаудиа Верховен хорошо демонстрирует на конкретных исторических примерах, в чем принципиальное отличие терроризма от других убийств или покушений на убийство властвующих особ. За год до покушения Каракозова Уильям Бут застрелил президента США Авраама Линкольна; 30 апреля 1866 года Фердинанд Блинд совершил покушение на Отто фон Бисмарка, стремясь предотвратить Австро-прусскую войну. В одном случае это было традиционное «тираноубийство», в другом – попытка заставить власть изменить политику. Покушение Каракозова ни в коем случае не было попыткой подправить существующий порядок или «вступить в переговоры» с самодержавием, но уничтожить его. Разница между домодерным и модерным цареубийством заключается в том, что целью первого являлось уничтожение царя, второго – царизма. «Терроризм… стремится радикально переделать мир, именно это делает его революционным, то есть модерным» [54].

Возникновению терроризма нового типа способствовал технический прогресс – изобретение динамита, а также развитие средств массовой информации и способов передачи информации, в частности телеграфа.

Это многократно увеличивало пропагандистский эффект террористических актов [55]. Исходя из того, что смысл теракта – не только само по себе покушение, но некое послание, Юлия Сафронова, в отличие от Клаудии Верховен, считает, что Каракозов «не состоялся как террорист», ведь смысл его акта не был понят обществом [56].

Зеев Ивиански пишет, что «политический террор, применяемый в современном мире, является качественно новым феноменом, существенно отличающимся от политических убийств, практиковавшихся в древности и в начале Нового времени. Современный террорист не только использует методы, отличающиеся от тех, которые использовал политический убийца (в древности и в новое время. – О.Б. ), он также по-другому смотрит на свою роль, общество и на значение своего акта». Ивиански относит непосредственные корни «индивидуального террора» к концу XIX столетия. Это был период непрерывного анархистского террора в Европе и США, террористической борьбы в России и борьбы за национальное освобождение с использованием террора в Ирландии, Польше, на Балканах и в Индии [57].

Таким образом, налицо три типа терроризма, каждый из которых характеризуется его собственной идеологией и способом действия – ассоциируемый с анархизмом, с социальной революцией и с борьбой за национальное освобождение.

«Однако, глядя в широкой исторической перспективе, различия перекрываются фундаментальными чертами, которые являются для них общими». Ивиански связывает возникновение российского революционного терроризма преимущественно с борьбой за социальную революцию; однако позднее, в начале XX века, в Российской империи были представлены и другие типы терроризма – анархистский и национально-освободительный, характерный для Польши, Армении и Финляндии [58].

Появление этого феномена в России не было чем-то уникальным в тогдашней Европе; террористические идеи развивались в работах германских (К. Гейнцен, И. Мост), итальянских, французских революционеров (преимущественно анархистов). Однако, на мой взгляд, генезис террористических идей в российском освободительном движении носил достаточно самобытный характер, а размах, организация и успех террористической борьбы русских революционеров сделали их образцом для террористов во многих уголках земного шара. Так, в Индии в начале ХХ века терроризм называли «русским способом». Говоря о влиянии борьбы русских террористов на мировой революционный процесс, мы имеем в виду революционеров-«политиков»; в случае с анархистским террором процесс был скорее обратным.

Сюзан Моррисси удачно суммирует основные черты, которые, по мнению большинства историков, присущи модерному терроризму: транснациональное перемещение людей и идей; признание террористической тактики современными идеологиями – анархизмом, социализмом, национализмом правого и левого толка; определенная социальная география (терроризм – явление городское); возникновение новых политических методов и институтов (включая государственное насилие и международное сотрудничество в «войнах» против экстремизма); новые роли массовой культуры и масс-медиа, а также использование современных технологий [59].

При всей огромной разнице между исповедующими террор радикалами XIX века и современными террористами трудно не заметить между ними некоторое типологическое сходство. Да и международное сотрудничество в борьбе против радикалов началось отнюдь не вчера. В литературе чаще приводятся сведения о том, что то или иное правительство предоставило русским радикалам политическое убежище. Но было и обратное: выдача по запросам русского правительства, как это сделало германское в случае Льва Дейча в 1886 году, или осуждение Владимира Бурцева британским судом к полутора годам каторжных работ за побуждение к убийству «лица, не состоящего в подданстве Ее Величества» в 1898-м. Лицом, на защиту которого встала британская Фемида, был император Николай II. Единственный в своем роде «литературный» процесс (Бурцев был осужден не за какие-либо конкретные действия, а за статьи в его журнале «Народоволец») стал возможен благодаря тесному сотрудничеству шефа заграничной охранки П. И. Рачковского и главного инспектора Скотленд-Ярда У. Мелвилла, специалиста по ирландскому терроризму.

Ну а теперь от теории перейдем к истории.

Убийство по теории. Сергей Нечаев и «Катехизис революционера»

21ноября 1869 года студенту Петровской земледельческой академии Ивану Иванову его товарищи по тайному революционному обществу «Народная расправа» Николай Николаев и Иван Прыжов предложили отправиться в парк при академии и помочь отыскать зарытый в гроте еще «каракозовцами» типографский шрифт. Иванов согласился. До парка добрались на извозчике, затем, отпустив его, пошли к гроту пешком. Недалеко от входа их поджидал еще один член общества – Алексей Кузнецов, а внутри – Петр Успенский и представитель таинственного революционного комитета Сергей Нечаев. Как развивались события дальше, подробно рассказал впоследствии Николаев:

«Когда мы… подойдя к гроту, вошли в него, пропустив Иванова вперед, я пошел сзади Иванова, Кузнецов сбоку; последний крикнул:

– Господа, где вы?

Из грота отвечали:

– Здесь.