Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Шведского канцлера нельзя упрекнуть в том, что союзники стали меньше ему доверять. У него было столько дел, что одному человеку не под силу было с ними справиться, и даже для него этот груз оказался неподъемным. Главной бедой была армия. Пока был жив Густав II Адольф, этот конгломерат шведов и завербованных немцев еще сохранял какое-то ощущение единства. Но еще до гибели короля начала собираться буря, которая теперь и разразилась над Оксеншерной.

После Лютцена осталось четыре действующие армии: под командованием Густава Горна, Юхана (Иоанна) Банера, Вильгельма Гессен-Кассельского и Бернгарда Саксен-Веймарского. Из этих военачальников первые двое были шведскими маршалами под полным и непререкаемым контролем шведского правительства; третий, не считая Иоганна-Георга, был единственным по-настоящему независимым союзником, которого обеспечил себе покойный шведский король, князем, чья небольшая, но превосходно управляемая армия всегда считалась совершенно самостоятельной единицей. Проблему составлял четвертый командующий – Бернгард Саксен-Веймарский.

Бернгард Саксен-Веймарский занимал то же положение, что Горн или Банер, то есть положение военачальника на службе у шведской короны. Однако он имел наглость утверждать, что король завидует ему, и еще до Лютцена требовал себе независимости в командовании; после битвы, победа в которой во многом обязана его умению, он благодаря своему участию в сражении и общепризнанным талантам остался единственным человеком, способным пойти по стопам короля.

Мало что проливает свет на характер Бернгарда, но ни его высказывания, ни поступки не раскрывают его как благожелательного человека. Его грубых достоинств никто не отрицает; «imperare sibi maximum imperium est» [76] Владеть собою – наивысшая власть (лат.) (Сенека, «Письма»). – такую избитую фразу написал он в книге автографов знаменитых саксонцев, и, по правде говоря, он действительно отличался самообладанием, умеренностью, целомудрием, храбростью и набожностью. Однако его лицо, глядящее на нас с гравюр его современников, не располагает к себе ни своим низким лбом, ни тяжелым, невыразительным взглядом, ни недобрыми, эгоистичными губами. Его старшим братом был тот самый Вильгельм Веймарский, который в 1622 году попытался создать Союз патриотов и попал в плен при Штадтлоне. Этот пессимистичный, мягкий, вежливый князь также занимал командный пост в шведской армии, но Бернгард безжалостно убрал его с дороги. Бернгарду с его честолюбием и острым осознанием своей национальной принадлежности и высокого титула претило, когда им командовали шведы, да и кто-либо другой. На этом основании его стали считать несгибаемым патриотом. Конечно, несгибаемости ему было не занимать, но фактов в пользу патриотизма намного меньше. «Превосходный командующий, – писал Ришелье, – но так поглощен собой, что на него нельзя положиться».

Другим претендентом на командование двумя армиями был Густав Горн. При жизни короля и Горна, и Оксеншерну называли его правой рукой, и сравнение было вполне заслужено, поскольку маршал в своей профессии ничуть не уступал канцлеру ни в надежности, ни в таланте. Главнокомандующий в лице Горна, разумеется, прекрасно подходил Оксеншерне, ведь он был тестем маршала, и они прекрасно ладили друг с другом уже много лет. Бернгард, однако, твердо решил этого не допустить; по слухам, как-то раз он сказал, что один немецкий князь стоит десятка шведских дворян, и если уж он не будет стоять выше Горна, то, по крайней мере, должен занимать равноправное и независимое положение. Когда оба командующих встретились на баварской границе предыдущим летом, Бернгард высокомерно потребовал себе звания генералиссимуса, а Горн не так высокомерно, но столь же упрямо предложил сделать его лишь генерал-лейтенантом. По сути дела, между ними существовали серьезные разногласия как в отношении политики, так и стратегии. Горн, более конструктивный, но, строго говоря, быть может, и менее блестящий полководец, выступал за то, чтобы сосредоточиться в верховьях Рейна и там создать бастион против общих испанско-австрийских сил. Бернгард преследовал в войне прямые личные интересы; летом 1633 года он вдруг потребовал себе герцогство Франконию. Этот шаг можно истолковать по-разному; возможно, Бернгарду не терпелось получить свою награду, как Мансфельду; либо он полагал, что, прибрав к рукам земли, даже попавшие под контроль шведов, сможет лучше отстаивать интересы коренных немцев против захватчиков и спасет хотя бы часть Отечества. Чтобы его успокоить, Аксель Оксеншерна выдал ему патент как новоиспеченному герцогу Франконии под шведской короной и частично разрешил проблему военного командования, согласившись заключить с новым герцогом свободный союз по образцу того, что недавно был возобновлен с Вильгельмом Гессен-Кассельским.

Все эти неурядицы не вселяли уверенности в союзников Оксеншерны и, больше того, предоставили Фекьеру удобную возможность, которую он давно поджидал; еще в апреле 1633 года он пытался оторвать от шведов честолюбивого Бернгарда и привязать его к Франции. Войска своим поведением дали еще один повод для беспокойства. Французские субсидии выплачивались недостаточно быстро, а созданная Оксеншерной система распределения развалилась еще при короле; затем ситуация неуклонно ухудшалась, вызывая громкий ропот среди офицеров и солдат, пока, наконец, не вспыхнул бунт. Его удалось усмирить частичной выплатой жалованья и бездумной раздачей германских поместий самым недовольным командирам. Пока что опасность миновала, но не была устранена; Оксеншерна понимал, что для продолжения войны ему теперь придется заботиться и о сохранении мира между двумя своими главными военачальниками, и о том, чтобы солдаты были довольны; пока он ублажал офицеров крохами германской земли, он вызывал досаду у своих германских союзников по Хайльброннской лиге. «J’ai peur, – писал один голландский политик в апреле 1634 года, – qu’enfln tout ne sedate contre les Suedois» [77] Боюсь, в конце концов никто не пойдет против шведов ( фр .). .

Когда представители Хайльброннской лиги собрались во Франкфурте-на-Майне весной 1634 года, они с открытым подозрением отнеслись к предложениям Оксеншерны, особенно в вопросе компенсации для шведов. Это было неутешительно для канцлера, особенно потому, что он прощупывал подходы к двум другим частям империи – Нижне– и Верхнесаксонскому округам, желая, чтобы они примкнули к лиге, и, разумеется, не хотел, чтобы их послам стало известно о разладе между теми, кто уже был его союзниками. Попытка убедить Иоганна-Георга войти в их число закончилась лишь тем, что курфюрст в своем послании предостерег всех честных немцев от обманчивых чужеземных друзей, и эти слова оказались слишком близки к правде, чтобы не задеть Оксеншерну.