Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Что же до остального, то на Эдикте о реституции навсегда поставили крест, и делегаты подтвердили право князя по собственному желанию менять и свое вероисповедание, и вероисповедание подданных. Были предусмотрены меры обеспечения равенства между католиками и протестантами в нескольких бесповоротно расколотых городах, главными из которых были Аугсбург и Регенсбург.

В качестве примирительного жеста Фердинанд III еще в начале обсуждения согласился признать кальвинизм третьей религией в империи, но когда все, казалось бы, утряслось к всеобщему удовольствию, он напугал протестантов, глубоко рассердил католиков и поставил под угрозу все еще не окончательное соглашение неожиданным проявлением отцовского пыла. Он категорически отказался терпеть протестантов на габсбургских землях и обратился за поддержкой к понтифику. Также он отверг 1624 год как основание для урегулирования вопроса о церковных землях, упорно настаивая на статусе 1627 года, добытом его собственными дипломатическими трудами в Пражском мире.

Траутмансдорф, который на протяжении всех переговоров проявлял дипломатичность и добродушие, теперь против ожидания поддержал своего государя и, ознакомившись с предлагаемыми условиями договора, заявил: если бы даже император сидел узником в Стокгольме, он и тогда бы не посоветовал ему их подписать. 16 июля 1647 года он еще раз обговорил вопрос с Сальвиусом и, не добившись удовлетворительного ответа, тем же вечером уехал в Вену. Правда, по слухам, он выглядел необычайно довольным собой, и у него были для этого все основания.

Все это время ситуация менялась для участников переговоров, и Фердинанд III, который находился в отчаянном положении, когда посылал Траутмансдорфа зимой 1645 года на переговоры, воспрянул духом, когда граф вернулся полтора года спустя.

В эти 18 месяцев происходило непрерывное ослабление императорских позиций, но летом 1647 года случился один из тех обманчивых поворотов судьбы, который, как казалось, вновь дал династии Габсбургов возможность затягивать время и в конце концов одержать победу.

В начале 1646 года шведское правительство наконец-то уступило мольбам Торстенссона отозвать его по причине нездоровья – он часто лежал в постели неделями, его руки, скрюченные подагрой, не могли даже подписать приказ – и назначить на его место Карла Густава Врангеля. Гордый, грубый, не пользующийся популярностью, Врангель тем не менее был опытным военачальником – даже слишком опытным на французский вкус. Летом 1646 года он возглавлял успешное наступление на Баварию. Мазарини, больше опасаясь шведских успехов, чем желая победных лавров объединенным армиям, всеми силами постарался удержать Тюренна или, по крайней мере, спасти Баварию. Но объединенные армии Швеции и Франции, независимо от намерений Тюренна, не могли вдаваться в дипломатические тонкости. Врангель хотел вторгнуться в Баварию, его солдаты – поживиться.

На помощь подоспел Иоганн фон Верт и отразил шведов у Аугсбурга, но не смог помешать вторжению, нахлынувшему на Баварию осенью 1646 года. Сам Максимилиан, страшно напуганный крестьянским восстанием, отказал своим беззащитным подданным в праве иметь оружие и, разрушив мельницы и хранилища, чтобы заморить голодом интервентов, обрек на голод собственный народ. Весной он уже просил мира, в марте он его подписал, и только в апреле 1647 года Врангель приостановил военные действия.

Но Мазарини имел дело с гидрой в лице Австрийского дома, и, как бы ни ослабело чудище, на месте каждой отрубленной головы у него вырастала другая. Политическая измена Баварии тут же компенсировалась оживлением. Приезд Траутмансдорфа в Мюнстер, казалось, свидетельствовал об отходе императора от происпанского курса. Смерть жены Фердинанда III, инфанты Марии, несколько месяцев спустя возродила надежды на то, что Фердинанд III порвет с Испанией. Мазарини, хватаясь за благоприятный шанс, задумал даже разрушить австрийско-испанский альянс и склонить Фердинанда III к скорейшему заключению мира, предложив ему в невесты повзрослевшую девчонку-сорванца, «мадемуазель», дочь Гастона Орлеанского. Кардиналу отказали на том основании, что император еще слишком скорбит, чтобы думать о новой женитьбе; но, как бы глубоко ни было горе Фердинанда III, оно не мешало ему искать жену в собственном семействе, и он отверг брак с француженкой в пользу такого союза, которыми династия периодически укрепляла себя. Он выбрал себе в супруги кузину Марию-Леопольдину Тирольскую.

Эта помолвка произвела в Европе меньше шума, чем заключенный в то же время брачный договор испанского короля. Филипп IV, потеряв и жену, и единственного сына всего за несколько недель, с неприличной поспешностью бросился искать себе юную невесту; жених из него получился не особо привлекательный, немолодой и угрюмый в свои 40 с лишком лет, да к тому же глупый до тупоумия, а как правитель – никчемный истукан. Он любил только свою единственную оставшуюся дочь, маленькую ветреную инфанту, которая и в церемонном Мадриде, и в великолепном Версале всю свою жизнь оставалась недалекой, импульсивной, всегда незлобивой школьницей. Испанская империя не подавала признаков жизни, а ее король выбрал себе в жены австрийскую принцессу – дочь Фердинанда III Марию-Анну, и ее отец согласился.

Чтобы еще крепче привязать к себе австрийских родственников, Филипп IV дал согласие на предложение Пеньяранды, отложил назначение своего внебрачного сына и сделал правителем Нидерландов эрцгерцога Леопольда. В то самое время, когда Мазарини разрушил союз императора с Баварией, Испания снова крепко взяла в свои руки Австрию. И в то же самое время испанцы отняли у кардинала поддержку голландцев.

Зимой и ранней весной 1646 года французы обратились к испанцам с предложением обменять Каталонию, оккупированную тогда французскими войсками, на Нидерланды. Испанцы согласились на план, но трудно сказать почему: быть может, всерьез, а может быть, и потому, что знали – это обязательно приведет к вражде между голландцами и французами. Так или иначе, как только о сделке стало известно, голландцы, рассерженные махинациями союзника, которого и так уже подозревали, стали готовить условия мира, приемлемые для Мадрида и совершенно не учитывавшие интересов Парижа.

Не вняв этому предостережению, французы еще дальше зашли в западню, подстроенную испанскими дипломатами. Поскольку сын Филиппа IV умер, они выдвинули проект поженить инфанту, единственную наследницу монархии, и малолетнего короля Франции. На этот раз французы все скрыли от голландцев и поплатились за свое детское двуличие, когда испанцы, которые относились к плану без серьезности, вдруг