Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

У союза Фердинанда и Валленштейна было одно уязвимое место. Император был рабом общепринятых условностей. Он гордился тем, что никогда не отступался от данного слова и мог найти благовидный предлог для любого своего нарушения конституции. Он легко верил в то, во что хотел верить, и обманывал себя, думая, будто ни разу в жизни не нарушал ни одной своей клятвы, если только его не принуждали к тому обстоятельства. Он чтил формальности империи и весь прошедший год добивался от курфюрстов, чтобы они объявили его старшего сына «римским королем» [52] «Римский король» – титул избранного, но еще некоронованного главы Священной Римской империи. ( Примеч. пер.) , что было равносильно признанию его наследственных прав на императорский трон. Как видно, Фердинанду и в голову не приходило, что, в полной мере воспользовавшись той силой, которую дает ему в руки Валленштейн, он мог бы вообще отказаться от формальностей. Даже если бы курфюрст Баварский выступил против него [53] Есть сведения, что именно этого и опасался старший Фердинанд. ( Примеч. авт.) , молодой Фердинанд все равно стал бы императором, поскольку был бы самым могущественным князем в Германии. Разрушая конституцию одной рукой, Фердинанд другой цеплялся за нее, и сейчас он прежде всего стремился сохранить свою династию на троне в соответствии с традицией.

Через 17 дней после того, как Валленштейн стал герцогом Мекленбургским, курфюрст Майнцский от имени всех своих сотоварищей предъявил Фердинанду обвинительный манифест, где решительно заявлялось, что, пока Валленштейн возглавляет имперские армии, он не может гарантировать избрания принца. Нетрудно было догадаться, кто подсказал это курфюрсту. Максимилиан Баварский преградил победоносное шествие Фердинанда и его полководца: предел, ни шагу дальше.

Все зависело от решения императора Фердинанда. Перед ним стоял выбор: либо уступить Максимилиану и католическим князьям и обеспечить передачу сыну трона, не ставшего ни сильнее, ни слабее за десять лет войны, либо безоговорочно отдаться в руки Валленштейна, рискуя навлечь на себя открытую вражду все более широкого круга князей, и, полагаясь на силу оружия, создать ему такую власть, какой еще не имел ни один император на протяжении веков.

Валленштейн выступал за военную автократию императора, но и за империю в Центральной Европе, не связанную с Испанией. Как практичный человек, он возражал против географически неосуществимого альянса и, соглашаясь с виду с испанским планом на Балтике, никогда не намеревался выходить за рамки полезности плана для его собственных амбиций. В сердце испанского конфликта лежали Нидерланды, а Валленштейна интересовала Богемия; подобно тому как долина Рейна служила становым хребтом для империи Габсбургов, долина Эльбы связывала владения Габсбургов с северными морями, будучи центральным нервом государства, которое представлял себе Валленштейн.

Альбрехт фон Валленштейн был дальновидным человеком, чрезвычайно практичным в финансовых делах и самым прозаичным в отношениях с людьми; в политике он достиг фантастических высот, балансируя на грани между гениальностью и безумием. Исследуя его жизненный путь и деяния, невозможно не осознавать, что его поступками руководило нечто большее, чем корысть и соображения конкретного момента, и равно невозможно понять, что это было такое. Тщетно историк задается вопросом о природе его патриотизма – был он в душе чехом или немцем? – ибо замыслы Валленштейна выходили за рамки национальной принадлежности. Он всегда питал имперские амбиции, хотя в конце концов отказался от мысли о Фердинанде как о марионетке; его не волновали права человека, народов, религий; на его взгляд, Северо-Восточная Германия и Чехия могли бы образовать единый блок с южными владениями Габсбургов и стать мощным государством, которое сдерживало бы турок с одной стороны и Западную Европу – с другой.

Положив в основу своей власти ядро собственных земель, Валленштейн расширил свое влияние, скупив большую часть Чехии, так что реорганизация его владений служила консолидирующей силой в возрожденном королевстве Фердинанда. С этой славянской опоры Валленштейн, возвышенно равнодушный к национальным различиям, протянул руку за Мекленбургом. По слухам, если бы ему удалось подтолкнуть курфюрста к войне, он прихватил бы и Бранденбург.

Такой ли империей – центральноевропейской – хотел править Фердинанд, остается под вопросом; Валленштейн с присущей ему чрезмерной самоуверенностью, которая и станет причиной его падения, забывал о династических предрассудках, определявших политику Фердинанда. Император не любил иностранных обычаев, он не умел или не хотел говорить по-испански, он никогда не бывал в Испании и не был лично знаком ни со своим племянником [54] Матерью Филиппа IV была эрцгерцогиня Маргарита Штирийская, младшая сестра Фердинанда. ( Примеч. авт.) , тогдашним королем, ни с эрцгерцогиней Изабеллой. Однако он ни на минуту не забывал о высшем благе династии. Сила традиции связывала семейство крепче любых личных чувств. Неимущий император нуждался в финансовой помощи, и поскольку ему приходилось закладывать свою политику то одному кредитору, то другому, он хотел получить от Валленштейна все, что только мог, а в крайнем случае обратиться к королю Испании, чтобы тот помог ему откупиться. Эта невидимая трещина пролегла в самой глубине союза Фердинанда и его полководца.

Фердинанд был готов задействовать испанские ресурсы, когда пожелает избавиться от Валленштейна. Он был готов и поступиться Валленштейном, чтобы заручиться поддержкой германских князей для своего сына. Но не в марте 1628 года. Ультиматум курфюрстов, выдвинутый в Мюльхаузене (Мюлезе), ясно показал императору: он может добиться избрания своего сына «римским королем», если принесет в жертву Валленштейна. Если он предотвратит угрозу со стороны курфюрстов, что это повлечет за собой? Фердинанд не мог с порога согласиться на то, чтобы выбросить за борт своего полководца; отправить Валленштейна в отставку сейчас, когда он один из самых могущественных деятелей в Германии, было бы трудно, да и опасно. Фердинанда всегда очень страшил этот шаг. Тем не менее из того, как развивались события в следующие два года, ясно следует, что он планировал именно это, и ничуть не меньше. Однако Фердинанд был твердо намерен выжать из полководца все возможное, прежде чем отречься от него.