Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

В самом Магдебурге ситуация осложнялась тем, что горожане не горели желанием становиться мучениками. Кое-кто из жителей все же проявил героический дух и оказал посильную помощь Дитриху фон Фалькенбергу, гессенскому командиру, которого Густав II Адольф прислал для организации обороны. Однако в целом город без конца создавал ему помехи и так неохотно поставлял необходимые припасы, что оголодавшая конница Фалькенберга взбунтовалась, и усмирить ее удалось лишь с большим трудом. «Тут мало толку, – писал он королю, – мы живем одним днем». Попытка шведского короля отвлечь Тилли нападением на Франкфурт-на-Одере провалилась. В мае 1631 года осадные отряды имперцев подошли так близко к городу, что могли бы разговаривать с защитниками на стенах, и главные бюргеры Магдебурга требовали капитуляции, чтобы город не пал под штурмом и не подвергся разграблению.

Все взоры протестантской Европы обратились к королю Швеции. Из печати посыпались листовки с призывами к Магдебургу стоять насмерть и не пустить в «город девы» престарелого волокиту, который домогается ее всеми силами. Между шведским королем и Магдебургом лежали только около 200 километров незащищенной земли и решения Лейпцигского съезда. Курфюрсты Бранденбурга и Саксонии воздвигли между Магдебургом и его избавителем преграду в виде своей невразумительной политики. Когда они совещались в Лейпциге, Густав II Адольф предложил им вступить в союз и прийти на помощь Магдебургу, но его предложение они встретили с ледяным равнодушием. Когда-то германские правители уже вызвали яростную отповедь шведского короля. «Они сами не знают, кем быть – лютеранами или папистами, имперцами или немцами, рабами или свободными», – возмущался он. Однако он был к ним несправедлив, ведь одно они знали точно: они не хотели, чтобы шведский король вмешивался в их дела. Без содействия двух протестантских курфюрстов Густав II Адольф не смел сделать и шагу: бранденбургские крестьяне бежали перед его войсками; местные власти, зная взгляды своего курфюрста, были настроены враждебно, и шведская армия, где и лошади, и люди сидели на голодном пайке, была серьезно ослаблена. Без помощи Арнима снять осаду с Магдебурга было бы нелегким делом, а оба курфюрста не только не желали ему способствовать, но и, похоже, вознамерились помешать. Возможно, если бы он решил продвигаться через Бранденбург, то его армия, поддержанная Лейпцигским съездом, ударила бы королю в тыл и попыталась бы вытеснить его из Германии.

В конце апреля Густав II Адольф сообщил Фалькенбергу, что тот должен продержаться еще два месяца; в начале мая король напал на курфюрста Бранденбургского, захватил его крепость Шпандау и угрозами заставил заключить временный союзный договор. Первый шаг – разобщение протестантских союзников – был завершен. Иоганн-Георг, без уверенности в поддержке которого Густав не осмелился идти к Эльбе, остался в одиночестве. Но прежде чем его удалось принудить к уступкам, по всей Европе прогремели отголоски падения Магдебурга.

Слухи преувеличивали скорость, с которой двигался шведский король, и страх перед его прибытием заставил осаждающие войска пойти на отчаянные меры. Учитывая истощенное состояние католической армии, провал осады угрожал ей неминуемым крахом; если войска повернут на восток, они столкнутся с Густавом II Адольфом, если на юг – с Арнимом, а на севере их ждал негостеприимный Мекленбург Валленштейна, где они попросту не выжили бы.

Два дня начиная с 17 мая 1631 года имперцы напрасно штурмовали городские стены, пока бюргеры не взмолились о том, чтобы Фалькенберг согласился на капитуляцию, так как боялись грабежа в том случае, если город захватят с боем. Командующий твердо стоял на своем, по-видимому уверенный в неприступности своей обороны. Ветреным утром 20 мая, между шестью и семью часами, снова начался штурм, так как Паппенгейм, видя нерешительность Тилли, сам без приказа повел своих людей на штурм. Нападение застигло защитников врасплох, и после яростного сопротивления, в ходе которого погиб сам Фалькенберг, имперцы прорвались в город с двух сторон, и Магдебург пал.

Опьяненные победой солдаты не подчинялись никаким попыткам их удержать. Сам Паппенгейм лишь силой спас раненого администратора Христиана Вильгельма из лап сорвавшихся с цепи мародеров, а кто-то видел, как старик Тилли в окружающей сумятице неуклюже держал на руках младенца, которого вырвал живым из рук его мертвой матери. Завидев настоятеля местного монастыря, генерал крикнул ему, чтобы тот уводил женщин и детей в собор, единственное убежище, которое он еще мог оградить от солдатни. Отважный монах, уже старик, беззащитный в его белой рясе, сделал все, что мог, и сумел спасти около шестисот человек.

Паппенгейм поджег одни из ворот во время штурма, и сильный ветер разнес едкую гарь по всему городу, но около полудня огонь внезапно вспыхнул почти одновременно в двадцати местах. Тилли и Паппенгейму некогда было расспрашивать, откуда взялся огонь; охваченные ужасом, они стали сгонять своих пьяных, буйных, измотанных солдат тушить пожары. Ветер дул слишком сильно, и через несколько минут весь город превратился в горящую топку, деревянные дома рушились на глазах в столбах дыма и пламени. Теперь уже приходилось спасать саму армию, и офицеры имперцев тщетно пытались вывести своих людей на открытое место. Скоро уже целые кварталы заволокло непроглядным дымом, так что погибли все – и те, кто замешкался в поисках добычи, и те, кто заблудился или свалился в пьяном беспамятстве в пивном погребке.

Город горел до глубокой ночи и тлел еще три дня черным обугленным пепелищем вокруг величественного готического собора. Как это случилось, никто не знал и тогда, не узнал и позже. Однако Тилли и Паппенгейму, когда они смотрели на дымящиеся развалины и тоскливые вереницы телег, которые две недели отвозили к реке обгорелые трупы, было ясно одно: Магдебург уже не сможет приютить и прокормить ни друга, ни врага.

Из-за этого некоторые не без основания пришли к выводу, что пожар спланировал Дитрих фон Фалькенберг, поручив исполнение плана нескольким доверенным горожанам и солдатам, фанатичным приверженцам, чтобы таким образом уничтожить и добычу Тилли, а может статься, и всю армию Тилли в момент победы. В этом нет ничего невозможного; уже в то время ходили такие слухи, и павший город называли протестантской Лукрецией, поскольку она убила себя, не пережив позора. Не было никаких свидетельств преступления, ведь пожарище не оставило доказательств; во время массовых грабежей в большом городе легко может возникнуть случайный пожар, а сильный ветер и деревянные строения доделают все остальное. Лишь одно можно сказать наверняка: ни Тилли, ни Паппенгейм не могли преднамеренно уничтожить город, за счет которого они собирались кормить и содержать свою армию.