Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Несмотря на все это, мысль заменить Фердинанда II Густавом II Адольфом совсем не привлекала главных германских князей. С чисто эгоистической точки зрения они не желали посадить себе на шею правителя, который, располагая собственной армией и опытом завоеваний, мог бы стать еще большим деспотом, чем Фердинанд II. Раскол между Севером и Югом германоязычного мира еще не стал неизбежным, но любому, даже заурядному в умственном отношении германскому политическому деятелю было очевидно, что восхождение Густава II Адольфа на имперский трон приведет лишь к дальнейшему разладу и господство протестантского правителя заставит католических князей лишь теснее сплотиться друг с другом и с Фердинандом. Как бы хорош ни был план шведского монарха, на практике он зависел от доброй воли германских правителей, а ее у них, за небольшим исключением, никогда не было. Именно о них он как-то раз сказал: «Я боюсь глупости и предательства больше, чем силы». Производя впечатление, будто он стремится завладеть империей и перераспределить немецкие земли среди своих военачальников, король не сделал себя популярнее.

В феврале во Франкфурт-на-Майне явился Фридрих Чешский, и король принял его с преувеличенным почтением. К возмущению конституционной партии, Густав II Адольф воздавал ему почести не как курфюрсту, а как правящему монарху и требовал перечислять все его титулы до единого. На обхождение пожаловаться было нельзя, но вскоре даже сам свергнутый государь начал сомневаться в намерениях своего союзника. Бранденбургскому послу он признался, что не видит никаких других причин для войны, кроме того, что «короля Швеции трудно удовлетворить», и, когда позднее он узнал, что Густав II Адольф планирует вернуть его в Пфальц в качестве вассала шведской короны, Фридрих собрал все остатки самоуважения и решительно отказался. Он хотел иметь короля в союзниках, а не в хозяевах. Конечно, из практических соображений Фридрих Чешский поступил глупо; но в теории это был единственный возможный путь для преданного Германии князя.

Больше всего пострадал зять Иоганна-Георга ландграф Гессен-Дармштадтский. Летом он выступал как посредник между императором и тестем, а когда осенью тот был вынужден объединиться с Густавом II Адольфом, ландграф использовал все свое небольшое влияние для того, чтобы склонить завоевателя к миру. Король подозревал его в том, что он состоит на содержании у императора, и, когда ландграф пожаловался на плохую дисциплину солдат, расквартированных в Рюссельсхайме (12 км к востоку от Майнца, на левом берегу реки Майн), с издевкой спросил его, уж не надумал ли он продать его императору. Больше того, он при всех насмешливо звал его «миротворцем на службе у Священной Римской империи».

Беседа, состоявшаяся после ужина 25 февраля 1632 года, ничуть не улучшила франкфуртскую атмосферу. Густав II Адольф заявил, что сражается за немцев исключительно из великодушия. «Пусть [император] не интересуется мной, а я не буду интересоваться императором, – сказал он, а затем повернулся к ландграфу Гессен-Дармштадтскому: – Ваше сиятельство может передать это ему, ведь, как я знаю, вы добрый имперец». Ландграф открыл было рот, чтобы возразить, но король оборвал его и язвительно произнес: «Тот, кто получает награду в тридцать тысяч талеров, должен быть добрым имперцем». Побелев от гнева, ландграф замолчал, а Густав II Адольф продолжал разглагольствовать о необходимости продолжать войну перед растерянными и раздосадованными гостями.

2 марта 1632 года шведский король снова начал боевые действия; оставив Бернгарда Саксен-Веймарского охранять Рейн, он двинулся на соединение с Горном в Швайнфурте, а затем в Нюрнберг к месту общего сбора войск. Там горожане встретили его с ликованием и завалили подарками от муниципалитета; собрав 40 тысяч человек, он приготовился к походу на юг. Его целью был Аугсбург, а затем – неизбежно – Бавария.

Разрываясь между доверием к Ришелье и страхом перед Густавом II Адольфом, Максимилиан в конечном счете сыграл на руку королю. Французский агент убеждал его заявить о нейтралитете, но Максимилиан боялся до такой степени, что так и не попытался отмежеваться от армии Тилли и в марте написал Фердинанду, заклиная его вернуть Валленштейна. Ужас перед утратой своих владений заставил его пожертвовать всем, чего он когда-то добился благодаря увольнению полководца, и отказаться от нейтралитета. 1 апреля он присоединился к Тилли с его армией в Инголыптадте, чем дал Густаву II Адольфу искомый предлог для вторжения в Баварию.

С подкреплением в 5 тысяч человек, которых Валленштейн все-таки согласился прислать после долгих промедлений и отказов, Тилли отступил на восток, намереваясь удерживать рубеж по реке Лех. 7 апреля Густав II Адольф переправился через Дунай у Донауверта и двинулся на восток, сея вокруг себя опустошение, чтобы никакая другая армия уже не смогла найти себе пропитание. Его войска даже срывали молодые посевы на корм лошадям, оставляя голыми весенние поля. Все это время Валленштейн стоял на границе Чехии с армией в 20 тысяч человек, которую он собрал, но не желал вести. Несколько недель венское правительство упрашивало его выступить, император и его сын, гордый молодой эрцгерцог Фердинанд II, умоляли назвать свои условия и прийти со своей армией к ним на выручку. Когда шведский король переходил Дунай, Валленштейн так и не принял никакого решения. 14 апреля Густав II Адольф дошел до Леха, на другом берегу которого на лесистой возвышенности уже стоял лагерем Тилли. Разведывая местность, Густав II Адольф заметил часовых на противоположном берегу, которые, не узнав его, по-солдатски встретили монарха дружеским нахальством. «Где твой король?» – крикнули они. «Ближе, чем вы думаете», – бросил Густав II Адольф и ускакал. Ночью он построил понтонный мост, а утром отправил на ту сторону под непрерывным огнем Тилли триста отборных финских солдат, чтобы выкопать земляные укрепления для своей артиллерии. Под ее прикрытием остальная армия переправилась через реку, и Тилли не рискнул атаковать, боясь уйти со своих позиций. Перейдя реку, король штурмовал возвышенность; его тактика была хороша, а везение – еще лучше, ибо Тилли, с самого начала смертельно раненного, перенесли в тыл, а несколько минут спустя его заместитель Альдрингер упал без сознания с пробитым черепом. Когда они выбыли из боя, Максимилиан спас остаток армии путем немедленного отступления [69] Шведская армия (40 тысяч) потеряла 2 тысячи убитыми, имперская армия (25 тысяч) 3 тысячи убитыми. . Обозы и артиллерия в основном оставались на поле боя, и армии Тилли не удалось бы отделаться так легко, если бы ветер не перешел на сторону императора и во время бури на следующую ночь не перегородил бы все дороги поваленными деревьями.